Антон Пешкин - Голый край [СИ]

— Дай нам что-нибудь от сильной крови, друид! — завопила я страшным голосом, изображая злого духа Дмитрия. — Ромашку, Хьялдур! Завари ромашку!

Он не стал спорить и только кивнул в ответ. Он мгновенно раздул тлеющие в очаге угли и бросил в разгоревшийся огонь пару округлых камней. Через пару минут, полных боли и моих стонов, он аккуратно взял деревянными щипцами раскаленные камни и бросил их в широкий кувшин с водой, отчего жидкость начала быстро закипать. Еще минута, и передо мной стояла чаша с ароматным ромашковым чаем.

Обжигая язык, я пила панацею, которой восхищалась моя бабушка из прошлой жизни. Вскоре ритм сердца стал более-менее нормальным, голова уже не так сильно болела, и мы с Хьялдуром смогли спокойно выдохнуть. Опасность миновала, но сама возможность повторения подобного не давала мне покоя.

И до этого у меня слегка ныла голова, иногда я испытывала слабость, но списывала это на скудный рацион и возраст. Однако теперь все это перестало быть смешным.

Одна из гипотез, которые я придумала, заключалась в переносе не метафизической души Дмитрия в тело ребенка, а его синаптических связей в мозгу. Иными словами, мне думается, что помимо тех связей нейронов, что образуются в мозгу ребенка по мере взросления, у меня есть еще один набор, а это в два раза увеличенная плотность мозга. Именно плотность, поскольку объем, кажется, нормальный.

Все это значит, что мозгу нужно постоянное и разнообразное питание, и в первую очередь что-то, понижающее давление, и что-то с глюкозой. Причем всего этого нужно куда больше, чем обычному человеку. К сожалению, сахара, в котором глюкозы, насколько я помню, предостаточно, я здесь еще не видела.

— Хьялдур.

— Хм? — он взглянул на меня, пьющую ромашковый чай.

— Хочу сладенького!

Друид устало вздохнул и уронил голову на стол.

Осень на севере была скоротечной, почти незаметной. Березы и дубы, тут и там растущие по всей деревне и за ее пределами, очень быстро пожелтели, вскоре листья начали опадать, укрывая сырую землю золотистым ковром, а затем пришли и холода.

К счастью, этот год выдался урожайным. В неглубоком погребе нашей с родителями хижины покоилось целых пять мер зерна и еще примерно три четверти мешка диких яблок. К сожалению, закатывать фрукты и овощи здесь никто не умел, да и подходящей для этого тары не было, поэтому различные ягоды всей деревней раздавили для браги, а грибы и коренья, которые мы с мамой собирали в лесу, пришлось как можно быстрее съесть, пока они не испортились. Думаю, что будет не лишним потом предложить сушить хотя бы грибы. Помню, как в прошлой моей жизни таким занималась бабушка, и я искренне не понимала, зачем это делать, ведь все можно купить в супермаркете. Что ж, здесь я супермаркетов, увы, так и не нашла.

Неприятным стал тот факт, что мигрень и давление, несмотря на мой весьма скромный возраст, видимо, стали теперь моими постоянными спутниками. Хорошо, что Хьялдур подарил мне на зиму небольшой мешочек с засушенной ромашкой, потому что без хотя бы настолько примитивного лечения мне пришлось бы туго.

С окончанием сезона сбора урожаев, грибов и поспевших поздних ягод мой папа стал готовиться к очередному походу на юг. Он сказал, что почти все мужчины деревни собираются и плывут за море каждый год, чтобы сражаться с теми, у кого есть зерно и богатства. И хоть я это и не одобряю, в душе все же понимаю, что с нашим убогим правительством такие мероприятия необходимы для банального выживания людей, поэтому осудить отца и его боевых товарищей не могла.

Собирать в поход отцу, в общем-то, было нечего. Когда выпал первый снег, он молча позавтракал кашей со мной и мамой, укутал себя в толстую шубу и толстые кожаные сапоги, завязал вокруг талии широкий бурый пояс. Когда же приготовления были завершены и на поясе у него покоился отполированный каменный топор с узорами, за плечом висела небольшая сумка с припасами, а мама на прощание поцеловала его в лоб, папа ушел.

— Мам, пойдем проводим папу! — я дернула маму за подол платья.

— Майя, это дурной знак, милая. Мы не провожаем мужчин, чтобы они поскорее вернулись домой.

— Но мам, я хочу посмотреть на большую лодку!

Мама вздохнула и с печалью в глазах взглянула на меня. Я же умоляющим взглядом буквально сверлила женщину, не собираясь вот так легко сдаваться. А причина была проста — я лишь хотела проверить, действительно ли мы настоящие викинги, или же культура этого мира все-таки отличается.