Сергей Сезин - Река снов. Александр

Хорошо, что у них сейчас в арсенале страшно много работы- наступила весна и опять может быть война с эльфами. Значит, патроны и снаряды потребуются в огромном множестве. Ой, это, наверное, я неправильно сказал. Может, надо сказать-в огромных количествах? Потому он может прийти совсем поздно и у него не будет времени меня поругать. А завтра тоже…

Но куда ж от мамы денешься, потому я повесил голову и медленно побрел к дому. Спешить мне совсем не хотелось. Так я и волочил ноги, как будто шел в Даммском параде Смерти. Мне про него рассказывала мама, а потом я и сам прочитал в книге. Это было давно, когда еще жил Гислер Черная Душа. Вот, когда он взял город Дамм, то потребовал, чтобы все знатные горожане явились к нему на близлежащий холм, с которого он руководил осадой. Кто придет первым-будет казнен, кто придет последним, будет тоже казнен. Вот люди Дамма и шли, стараясь никого не обгонять, но и не отставать.

Когда же они явились на холм, то подручные Гислера сразу же казнили тех самых первого и последнего. А дальше Черная Душа обратился к остальным и сказал, что они так долго шли, что утомили его ожиданием их прихода. Поэтому их тоже казнят. Так и произошло. Вот с тех пор и пошло такое название случаев, когда люди идут и оттягивают момент прихода. Когда я про это узнал, то сказал маме, что мне хочется пойти разрушить могилу этого Гислера и урну с его прахом выбросить в выгребную яму. Мама улыбнулась и сказала, что это уже сделали. Слишком много людей еще при жизни Черной Души хотели этого.

Дорога моя, как я ни удлинял ее, все же закончилась. Правда, мама сначала послала меня в сарай посмотреть, много ли еще дров осталось (это она мне кричала вслед), потому неприятный момент был оттянут. Но и это поручение закончилось, и теперь надо было говорить.

Я вздохнул и сказал маме:

— Мама! У меня штаны разорвались на левой ноге.

И быстро добавил, что по шву.

— Алё, как же ты это так сделал?

Вообще меня зовут Александр, но мама меня зовет именно так, а брата Валерия — Валё. Она ведь аборигенка из Армира, поэтому, хоть и много лет живет среди пришлых, аборигенских слов у нее еще много. И произносит она некоторые слова по-другому. Мне, когда я в школу пошел, первое время приходилось некоторым остолопам рот затыкать, когда они меня передразнивать и обзываться пытались в насмешку над моим произношением.

А что мне сказать? Я еще раз вздохнул и сказал…правду.

— Мама, прости меня, пожалуйста, но я залез на яблоню и, когда слезал обратно, свалился! Но я ничего не ушиб, а вот штаны порвались! Не беспокойся, пожалуйста, у меня ничего не болит, я даже не ударился, мамочка! Ну, то есть я немного ударился, но мне сейчас совсем не больно!

Ой, что сейчас будет…Как оказалось, ничего не было. Мама сказала, что очень огорчена тем, что я не выполнил ее просьбу не лазать по деревьям, а особенно по той яблоне, и ей за меня стыдно, раз я не могу выполнить даже такую пустячную просьбу ее. Мне захотелось при этих словах провалиться куда-то в самый нижний план к демонам и этого не услышать. Но она довольна тем, что я не трус и смог признаться в том, что сделал. Поэтому мне пора собирать ранец на завтра, а потом надо будет умыться перед ужином. Валё сегодня задержится допоздна, потому ужинать мы будем без него. Он уже позвонил и сказал об этом.

Я побежал заканчивать сборы, донельзя довольный тем, что все обошлось. Вообще, Валерий мне, наверное, завтра выскажет про мое разгильдяйство, но это самое меньшее, что я мог ожидать. Бывает и хуже. Ах да, я же забыл маме штаны отдать. Потому я их снял и отнес ей, а сам продолжил сборы. Завтра всего пять уроков, поэтому много класть не придется. Вот и все уже готово. Завтра мне мама завтрак утром положит и можно бежать в школу.

Теперь — умываться. Вот зачем на ночь мыть шею — я никак не пойму. Видно, я еще не совсем повзрослел и не понимаю, для чего это. Утром — совсем другое дело. Но зачем сердить маму еще и этим. Поэтому я усердно тер шею — вдруг это для чего-то надо.

Когда я вышел к столу, мама долго смеялась.

— Алё, ты так натер себе шею, словно я тебе надавала подзатыльников! Мне этого, конечно, хотелось, но ты меня избавил от тяжелого труда!

Я вздохнул и занялся пшенной кашей на молоке. Я вообще ем все, кроме фасолевого супа, поэтому меня за привередливость в еде не ругают. Вот за то, что разбросал вещи и не убрал-бывает.

Прибыл Лео. Он сделал круг по кухне и потерся об мамины ноги. Сейчас и его покормят. Он поест и подремлет возле нас. А, как стемнеет, он отправится на ночную прогулку. Мама говорила, что она раньше боялась, когда Лео уходил в ночь — вдруг его какой-то упырь или пес разорвет. Но потом перестала, когда увидела, что Лео может сделать даже крупной собаке. А когда он задавил гадюку, которая подползла к нам, когда мы вместе гуляли в Княжеском парке, то она решила, что надо бояться не за Лео, а за тех упырей, которые помешают ему гулять. И тут она права, хотя всего не знает. Лео ведь не простой кот, хотя очень похож на кота. Он…но это тайна! Причем страшная тайна! И я ее не должен рассказывать! И потому только скажу, что ни упырю, ни вампиру лучше с ним не встречаться, а тем более заходить нам во двор. Чтоб не сказать больше!