Алексей Шепелёв: Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

Мальчишку прямо разрывало на части от любопытства: и постоять подольше у вольера хотелось, и интересно, а что там дальше? Дальше оказалось смешно. Большой вольер, а в нём ходила птица, похожая на журавля, но не журавль: журавлей Серёжка видел близко не один раз. Так вот птица эта так прикольно задирала ноги, что невозможно не расхохотаться.

— Пап, а кто это? — удивленно спросил мальчишка.

— Сам не знаю, — пожал плечами папа. — Кто ж это такая будет? Сейчас прочтем.

Ну да, на каждой вольере висели таблички с объяснением, кто здесь живет. Только для Серёжки они были высоковаты, а папе — в самый раз.

Отец неожиданно рассмеялся.

— Серёжка, это ж твоя знакомая. Ты ж у нас всё время «КОАПП» слушаешь?

Серёжка кивнул: эту радиопередачу он, и правда, очень любил. Только кто же эта птица: не сова — это понятно. Удод? Глупости, удод совсем другой…

Мальчишка умоляюще посмотрел на отца: мол, подскажи, никак не догадаюсь.

— Птица-секретарь, — пояснил папа.

Ну, кто бы мог подумать…

— Коапп, коапп, коапп, — закричал птице Серёжка. Та на мгновение остановилась, покосилась на мальчишку маленьким круглым глазом и снова давай ходить взад-вперёд вдоль дальней ограды. Не захотела разговаривать. Серёжка огорчился, но только на минуточку: в соседнем вольере резвились настоящие кенгуру. Играли, веселись, бегали вперегонки. Мальчишке очень хотелось увидеть, как у них малыши из сумки выглядывают. Только бегали кенгуру далеко, сумок не видно.

Словно услышав мальчишкины мысли, самая маленькая кенгуру вдруг подскочила к ограде в двух шагах от Серёжки. И застыла столбиком, настороженно глядя на людей темными бусинками глаз, только длиннющие уши подрагивали самыми кончиками.

— Не бойся, — неслышно прошептал Серёжка.

Кенгуру только ушами шевельнула: дескать, а я и не боюсь. Потом крутанула головой вправо, влево — и понеслась догонять подружек. Как бы сказал дедушка — только пятки засверкали.

— Жалко, — вздохнул Серёжка.

— Что — жалко?

— Что убежала кенгуру. Я её даже не разглядел…

— Ей страшно. Ты вон какой большой, а она — маленькая.

— Разве больших надо бояться?

— Если они злые и глупые — то надо, — лицо у папы стало мрачным.

— Разве я злой и глупый? — обиделся Серёжка.

Папа улыбнулся и потрепал сына по голове.

— Нет, конечно. Ты — добрый и умный. Вот только кенгуру этого не знает.

Серёжка тоже улыбнулся: он вообще не умел долго грустить. И подумал про себя, что будь он на месте кенгуру, то не стал бы пугаться, а потом вообще забыл обо всём на свете, потому что увидел, что впереди — слоновник.

Господин Шоавэ, старший надзиратель невольничьих бараков города Плошта, свою работу не любил. Вазюкаться с грязными рабами — небольшое удовольствие. Командовать осьмией городских стражников — куда как приятнее и почетнее, хоть и дохода часто приносит поменьше. Но карьеру в городской страже сделать не удалось: пару раз по молодости Шоавэ проявил нерасторопность и вынужден был навсегда распрощаться с мечтами о должности осьминия, не говоря уж о более почтенных должностях. Подался, было, в жупанскую дружину — но там тоже, как говорится, клёна не снискал: на жизнь деньжонок хватало, но не более того. Наперсник у жупана один, доверенных людей — два-три, а дружинников — с пару дюжин, и все хотят в наперсники, да в доверенные люди попасть. Идти на совсем уж вольные хлеба, в шайки авантюристов сомнительного толка, ему мешала врожденная осторожность: закончить свою жизнь с топором в башке ещё куда не шло, а вот в петле — это уж слишком. Да и в зубах какого-нибудь монстра помирать тоже не хотелось. Этим-то оторвам всё едино: что орков пограбить, что гробницу старую разорить, что драконьи сокровища присвоить, что своего брата, человека, на большой дороге обобрать до нитки. Шоавэ же всегда чтил законы и помнил, что можно, а что нельзя. И ещё — что нельзя, но можно, если очень уж нужно, и что нельзя не при каких обстоятельствах, потому что себе дороже.

Словом, помыкавшись в молодые годы, он на склоне жизни, к двадцати восьми веснам по имперскому счету, нашел, наконец, себе уважаемую и хлебную должность и исполнял обязанности старшего надзирателя городских невольничьих бараков вот уже третью весну. Исполнял старательно, потому и городские власти его жаловали.

Не пренебрегал обязанностью лично осмотреть всех рабов, что приводили в город более-менее серьезные купцы. Хоть в зной, хоть в проливной дождь, хоть в редкий в Плоште снег господин Шоавэ не покидал своего поста, пока последний раб не был занесен в таблички и определен в барак, а его хозяин не получал бумаги о том, что за принадлежащий ему живой товар город принял на сохранение, на какой срок и на каких условиях.