Алексей Осадчук: Сумеречный Обелиск [litres с оптимизированной обложкой]

Веков?! Ха! Значит, кроме тьмы, существует еще что-то?

Да! Я знаю! Это время…

Мысли, цепляясь одна за другую, постепенно вытаскивали из подсознания что-то новое…

И Тьма, не сопротивляясь, мягко отступила…

…Пробуждение было болезненным. Тупая, пульсирующая боль в висках непрерывно, то утихая, то разгораясь острыми толчками, отдавала в шею и плечи. Тело, онемевшее, пронзаемое тысячами колючих всепроникающих щупалец холода, не желало оживать.

Громоздкое свинцовое покрывало слабости плотно окутывало сознание, начинающее слабо, но настойчиво воскресать.

Как маленький росток, тянущийся к солнцу всеми своими силами, рассудок стремился вынырнуть из Тьмы, окутавшей подсознание… Выметнувшись из небытия, он расцвел в голове ослепительным огоньком, даря всему телу радость жизни.

Медленно я попытался приоткрыть веки. Сквозь мутную полупрозрачную оболочку ничего так и не удалось увидеть. Что-то мешало… Моргнув несколько раз, подняв машинально правую руку, чтобы протереть глаза, наткнулся пальцами на что-то… Онемевшие нервные окончания на бесчувственных пальцах отказывались посылать сигналы в мозг для определения предмета.

Нескольких неудачных попыток сорвать это «что-то» не дали положительных результатов. Рука казалась с пуд весом…

Собрав все оставшиеся силы, я попытался рывком приподняться на правый локоть. Тупая боль растеклась по безвольно лежащему телу. Ничего не получилось. Решив немного передохнуть, я снова провалился в тяжелый болезненный сон…

Проснулся, разбуженный ярким теплым светом, пробивающимся сквозь закрытые веки. Уши словно забиты ватой.

Не открывая глаз, пытаюсь пошевелить пальцами рук и ног…

Нормально…

Та неприятная боль отступила, да и чувствительность к пальцам вернулась.

Сквозь ватную заглушку слышу чьи-то голоса… Знакомое пиканье… Вот открылась и закрылась дверь… Шаги… Кажется, я снова на больничной койке… Не удивлен… Несколько месяцев пробыть в модуле…

Почему здесь так холодно? Меня что, держат в холодильнике?

Неожиданно на холодную щеку легло что-то нежное, мягкое и теплое… Как здорово… Непослушные губы стали растягиваться в улыбке…

Веки осторожно приоткрылись… Сквозь пелену перед глазами вижу только смутные очертания чьего-то лица… Снова тепло на щеке, но уже на левой… Это же ладонь, только очень маленькая.

А потом я услышал голос… Такой родной, теплый и приятный:

– Папа? Ты вернулся?

Конец четвертой книги