А Говард - Корона Подземья

– Твои поступки свидетельствуют о другом. Я знаю, что ты сделал в «Нитях бабочки». Вторая Сестра зашла на склад, пока я переодевалась в ванной. Ты выманил ее в магазин, превратившись в махаона, чтобы спасти Джеба.

Морфей ерзает.

– Я просто решил немного развлечься.

– А как насчет того, что ты сделал для моей мамы? Хотя она и предала тебя, ты не сказал Второй Сестре, что мой папа и есть ее похищенный мальчик-сновидец.

– Я же поклялся жизненной магией.

– Неправда. Я спросила у мамы. Формулировка клятвы не требовала держать в тайне папину личность.

Он опускает глаза, словно подыскивая ответ.

Пальцем я приподнимаю его голову за подбородок.

– Знаешь что? Если ты и впредь будешь следовать добрым побуждениям, какими бы незначительными они ни казались, я не подведу тебя, как остальные. Я вернусь.

Я прикусываю язык – вовсе незачем сразу выкладывать все козыри. Морфей не знает, что я видела наше будущее, ему известно лишь, что я веду учет прошлого.

Он смеется.

– Вернешься?

– Когда-нибудь.

– А может, тогда ты будешь мне не нужна. Может, я устану ждать.

Я подавляю гордость.

– Тогда настанет моя очередь завоевывать тебя. Я к этому готова.

Морфей ухмыляется – язвительно и с явным удовольствием.

– Естественно.

И притягивает меня ближе за цепочки, которые сжимает в кулаке.

– Но я не откажусь от дня, который мы проведем вдвоем после победы над Червонной Королевой, ради нескольких красивых слов и пустых обещаний.

Я прикусываю язык, подавляя гнев. Эмоции только подхлестнут его тщеславие.

– В таком случае ты поступаешь неправильно, – спокойно говорю я.

Морфей надувает губы.

– Да? Но мои добрые побуждения говорят мне, что самое правильное – заставить тебя сдержать клятву. Так что придется тебе проглотить пилюлю и рассказать своему игрушечному солдатику про наш договор.

Я бью его по крыльям в попытке выбраться. Они остаются неподвижны.

– Ты меня с ума сведешь!

Глаза Морфея вспыхивают и блещут, как ониксы, на фоне фиолетовых камней.

– А ты воспламеняешь мою душу.

Он стискивает мои подвески. Сквозь пальцы пробивается синий свет.

– Спросите себя, ваше величество. Вы сердитесь на меня – или на то, что ваша хитрость вышла боком и я не поддался на уговоры?

Я смаргиваю слезы.

– Это никакая не хитрость. То, что я сказала, – правда.

Он фыркает и сердито смотрит на меня. Но в глазах Морфея я вижу то же сомнение, которое слышала в его голосе, когда он велел нам бежать. Вижу и еще кое-что – раненое и заколдованное волшебное существо, которое, позабыв об эгоизме, ради меня столкнулось с брандашмыгом, чуть не попало под поезд, встало между Джебом и Второй Сестрой. И спасло моего папу, из которого по капле высасывали жизнь.

Я охвачена состраданием, благодарностью и еще каким-то чувством, которое не могу назвать. Надо убедить Морфея, что и для него в моем сердце есть место.

Но не сейчас.

Я смотрю на крылья, окутывающие меня, на сильное тело, которое не двигается ни на йоту, встаю на цыпочки и касаюсь гладкого лица Морфея обеими руками. На мгновение тот опасливо напрягается, но постепенно расслабляет мышцы. Они, одна за другой, обмякают, пока я глажу его по щекам.

– Я просто прошу немного подождать, – шепотом говорю я. – Разве вечность того не стоит?

Не дав ему времени ответить, я касаюсь губами щеки Морфея – в знак обещания. Одно прикосновение – для друга детства, второе – для мужчины, которого я лишь начинаю узнавать.

Морфей успокаивается, в кои-то веки позволив мне вести. Одна его рука касается волос у меня на затылке, а другая, в которой он сжимает подвески, буквально накаляется.

Это легкий поцелуй, искренний и невинный, но тут Морфей без предупреждения поворачивается и ловит мои губы своими. Они теплые и шелковистые, и от них пахнет табаком. Он стонет и сливается со мной, захлестывая меня волной страсти.

Боясь утонуть, я отталкиваю Морфея. Губы пульсируют; я не в силах выговорить ни слова. Его драгоценные камни – настоящий фейерверк эмоций. Морфей удивленно смотрит на меня. Он необыкновенно похож на мальчика из моих снов – в те редкие разы, когда мне удавалось победить в игре или состязании. Его крылья повисают. Больше они не окружают нас стеной.

С порога доносится приглушенное ругательство. Я поворачиваю голову и вижу Джеба, бледного как смерть. Взгляд у него яростный и в то же время скорбный. Такого уязвленного выражения я не видела с тех пор, как был жив его мучитель-отец.