Всеволод Алферов: Мгла над миром. История первая. Нечто мертвое

Внутри было пусто и аскетично — как и всегда. Как если бы Первый-в-Круге только вселился в покои, и подводы с мебелью, коврами и утварью ожидали разгрузки.

— Как всегда, пылкий и недовольный, — не отрываясь от бумаг, проворчал Верховный. — Подожди немного. Садись.

Он неопределенно махнул рукой. Очень некстати: колдовской огонек выхватывал лишь тяжелый стол и старого мага, прочая мебель словно попряталась в тенях по углам. Наконец, глава Круга поднял взгляд на посетителя.

— Ну что… — его тон не сулил ничего хорошего. — Не стану спрашивать, зачем ты пришел. И не стану врать, что рад. Для начала мне нужно знать, что это в самом деле безопасно.

— Ра и д завтра уедет в провинцию, мудрый! — взволнованно начал маг. — К кузену. Говорят, тот тяжело болен. Он заберет большую часть челяди, сестра и племянник останутся с горстью слуг. Будет легко передать весть и встретиться с ними. Никто не заметит!

Верховный усмехнулся. На его неправильном, подходящем скорей наемнику, чем чародею, лице ухмылка получилась жесткой, если не жестокой.

— Вот меня всегда забавляло: ты что, следишь за ней? Как выгадываешь дни, чтобы пообщаться с семьей?

— Не совсем. Я просто… я проверяю, как живет сестра. Иногда расспрашиваю о жизни двора.

— Хвала богам, что «не совсем», — фыркнул Газван. — Иначе прибегал бы раз в неделю.

Аджит пропустил замечание мимо ушей. Он был в Круге восемнадцать лет, и если Верховный хорошо изучил бывшего ученика, то и Аджит неплохо знал Верховного. Крепко сбитый, грубоватый, даже слишком хорошо сохранившийся для шестого десятка, он казался вышедшим на покой солдатом. Должно быть, потому он и нашел общий язык с Царем Царей. В действительности за непроницаемым лицом скрывался сложный человек. Все же в первую очередь человек, а уж затем — Первый-в-Круге.

— Вот что, мальчик… — Верховный побарабанил по столу пальцами. — Мне эта история не нравится. Я понимаю, ты хочешь сохранить связь с семьей… Понимаю, твой зять из этих, из ревнителей. Ну, которые ненавидят магов… Но ты уж придумай что-нибудь, чтобы не прибегать каждый раз, как понадобится запрещенная магия. В конце концов! Если Раид ублюдок и выбросит твою сестру на улицу, как узнает, что у нее есть брат… за каким бесом он ей вообще дался?

Чародей вздохнул.

— Раид не ублюдок, — досадливо пояснил Аджит. — Он любит Ил а йю и Сах и ра. Просто он… ревнитель. Это вы верно говорите.

— Значит, придумай что другое, без запрещенных чар! — повысил голос Газван. — Развели придворную игру на пустом месте! Вы еще наймите шпионов и травите свидетелей, — маг покачал головой. — Мне надоело покрывать тебя перед Кругом.

— Но я сполна расплатился за…

— О да, мне не в чем тебя винить, — перебил молодого чародея Верховный. — Но дело, видишь ли, не в торговле. Каждый раз, как я даю тебе фальшивые и сверхважные поручения, я подставляю себя. Подставляю Круг. Если это сборище крикунов лишится меня, Царь Царей скормит вас всех собакам. В этой стране нас не очень любят, не забыл?

— Мы пытались, мудрый, — начал Аджит, но Газван снова не дал ему договорить:

— Бездна, значит, пытайтесь еще! Ты пробираешься к ней, как вор. Хочешь, чтобы твой зять подумал, будто в его постели гостит другой?

В кабинете повисла такая тишина, что было слышно ровное шипение колдовского огня — и грай священных ворон в храме Джах а та за каналом. Наконец, Первый-в-Круге заключил:

— Это последний раз, когда я играю в твои игры. Думай.

Старый маг вперил в Аджита тяжелый взгляд, словно ожидая незамедлительного ответа. Молодые вельможи, которые поддерживали узурпатора и кричали, что маги — бесовское отродье, и теперь-то Царь Царей с ними покончит, быстро скисали под этим взглядом. Да что там, даже узурпатор чувствовал себя неуютно, иначе посадил бы в столичной обители своего человека, насадив голову Газвана на пику.

Под этим взглядом спорить было бессмысленно. Под ним и сидеть-то было бессмысленно, раздражая Верховного лишние мгновения.

— Я подумаю, — кивнул Аджит, поднимаясь со стула. — Благодарю… за помощь. Пусть ваш день будет счастливым, мудрый!

Он постарался, чтобы ритуальная фраза не звучала, как проклятие.

Их разлучили, когда Аджиту было десять, а сестра аккурат отпраздновала двенадцатое лето. Все началось с того, что мальчик разозлился на Илайю и сжег игрушку, из-за которой они повздорили. Оглядываясь назад, чародей понимал: хорошо, что не досталось ей самой! Мальчик попросту не знал, насколько опасен — и даже хорошо, что не знал, иначе ужас вызвал бы еще больший выброс силы.