Всеволод Алферов - Логово снов [СИ]

Совсем близко… Ватные ноги подгибались. Тошнота встала поперек горла, выступила на лбу испариной. Бесполезная маска царапала лицо. Вот он, храм! Из всех богов посвященный самому неподходящему — Та у рре, госпоже дома и семейного очага. И такое сойдет. Любые боги не терпят нечисти.

Тамес остановился. Пыльный пустырь затянули колышущиеся занавеси мглы. Внутри проглядывали размытые силуэты. Словно войско теней выстроилось между ним и высокими дверями.

— Я сказал, тебе хватит! — рыкнула мгла за спиной.

Тамес вздрогнул, заслышав джеддов голос. Мотнул головой стряхивая наваждение… Брат мертв. Это тени. Призраки. Они там, во мгле, ждут, пока он ступит внутрь.

Статуи беременной богини смотрели на него поверх дымки: призывно, обещая покой и безопасность. Войско теней застыло, навострило оружие. Следило тысячей ожидающих взглядов. Тамес зажмурился, вспоминая слова с детства затверженной молитвы.

— Таурра, защитница очага, хранящая каждый дом от невзгод. Благословенно дитя твое…

Он запнулся, позабыв слова. Туман всколыхнулся, подался навстречу.

— Я молю о спасении. Кто, если не ты, хранительница? Славься, мать! Славься, защитница…

Дикая смесь голосов ударила по ушам, оглушила его, так что он сам не слышал молитвы. Только холод в правом плече не давал забыться, сойти с ума от творящегося безумия.

— …солнцем и отцом-землей заклинаю: защити!

Туман откликнулся надломленным фальцетом.

Что-то изменилось. Словно по жилам побежало долгожданное тепло. Тамес сделал шаг — и туман подался назад. Откатился, как откатывает от берега волна. Внутри шуршало, плакало, давилось слезами и спешило поскорей убраться с дороги.

Еще шаг. Туман расступался, образуя проход, и смыкался за спиной, провожая Тамеса безнадежным и отчаянным воем.

Еще шаг. Со статуй улыбалось умиротворенное лицо Таурры.

Два шага… один. Последний. Ученый упал, распластавшись по полу. Холод остался позади, за дверьми. Разочарованный вой превратился в плаксивое:

— Хватит…

Тамес зажмурился, не в силах слышать джеддов голос — и провалился в беспамятство.

Ученый не знал, сколько времени прошло. Когда он пришел в себя, он с трудом приподнялся на локтях. Сперва встать на колени. Затем подняться. Фрески стен крутились в безудержном хороводе, кровь шумела в ушах, как гул столичных рынков.

Вроде, отпустило… Только слабость сделала тело ватным и непослушным. Так бывает. Всегда, когда выжимаешь колдовской Дар досуха.

Слегка покачиваясь и опираясь рукой о стену, Тамес огляделся. Простой деревенский храм, стены из саманного кирпича белили с усердием, но фрески нарисованы нелепо, в силу умений художника. Не чета столичным.

— Тами? — раздалось вдруг из-за спины.

Ученый обернулся.

Джедд стоял в дверях. Его брат, родная кровь… Пыль и грязь расчертили его лицо темными разводами.

— Я уж думал, не догоню тебя! От самой лестницы гнался, как за дичью…

Он шагнул внутрь святилища и поежился от холода. Чуть полноватые губы растянула улыбка. Он всегда улыбался так: тепло и по-доброму.

Вот он стоит внутри, и створки дверей покачиваются у него за спиной. Тамес неуверенно улыбнулся в ответ.

— Я думал… это бред. Разве… такое может быть?

Джедд рассмеялся.

— Хорош братец: как услышал меня, сразу дал деру! — он склонил голову набок, лукаво поглядывая на ученого.

Тамес выпрямился. Стоял, пристально глядя на него, колеблясь…

— Ты что, родного брата не обнимешь? — в голосе Джедда скользнули нотки обиды.

Тамес шагнул вперед и вздрогнул от холода Логова. Он сам не заметил, как закоченели руки, пока он лежал тут, в храме.

— Совсем помешался с горя, — шутя, бросил Джедд.

Ученый подался было обнять его, но вдруг отшатнулся. Холодом тянуло не снаружи, не из вязкой мглы за дверями — от силуэта, вычерченного на фоне мерцающей дымки. Он стоял здесь, внутри — и приоткрытые наружу створки и впрямь скрипели за его спиной. Но между братьями пролегал порог. Грань, которую он едва не переступил.

— Ты что и вправду меня не узнаешь? — темные брови нахмурились. — Это же я, Джедд…

— Уходи! — Как же тянет в груди, как мучительно хочется, чтобы он жил, чтобы дышал и смеялся. — Уходи или переступи порог!

Что-то рыкнуло в темноте, метнулось к Тамесу, но с визгом отлетело прочь. Стеная, убралось в белую муть зализывать раны.

Вдох. Выдох. Прерывистый, жалкий — больше похожий на плач. Почему они выбрали именно этот образ? Разве мало им просто кружить там и скалиться из тумана? Зачем нужно бередить рану, которая и без того с трудом затянулась?