Лица моих друзей выражали недоумение, а я свою очередь не понимала почему.
— Ты же… с аукциона Омара Халифы?
— Начиналось с аукциона, да, — делаю паузу, вспоминая те времена без удовольствия, — Только продавать Омар меня не собирался, решил набить цену, но придержать для Роланда Вон Райна. Всё пошло вопреки его ожиданиям, когда я прямо посреди торгов отрезала ему ухо заточенной бляшкой от монисты, — я не сдержала зловещую улыбку, припоминая как это было… эффектно!
Бальтазар захлопал в ладоши и громоподобно рассмеялся, впрочем, улыбки засветились на лицах всех моим ребят.
— А потом меня на сутки подвесили к столбу за руки. Это не помогло, поэтому дальше меня привязали к лошади и гнали по всему рынку к лачугам стражи… — я говорила бесстрастно, лишь потому что я знала, чем всё это закончилось, но вот мои друзья перестали улыбаться.
— Ох, малышка… — с неподдельным горем в глазах воскликнул Бальтазар, — Прости, мы ведь не знали…
— Они мертвы. Все те, кто были там умерли один за другим, — отрезала я, — Не за что прощать, не о чем жалеть, у них не вышло ничего со мной сделать.
Мой Арти был бледным настолько, что мне стало жутко. Не двигался и, по-моему, даже не дышал, лишь смотрел в одну точку, пока я рубила сухожилия лани.
— Ещё две недели меня привязывали к столбу и били плетью, заковали в кандалы, чтобы я никого больше не убила, развлекали толпу, выгоняя на ринг с каким-нибудь пропивохой, которому давали оружие. Я пробовала бежать дважды, но рынок стерегут адские псы, они быстро меня находили. Жила я в темнице смертников до самого финала на Арене Смерти, сил к тому времени уже не оставалось, но… — я сделала паузу, вспоминая как впервые увидела за решёткой своей темницы Винсента Блэквелла, который раз и навсегда изменил мою судьбу, — …Пришёл Герцог.
— Ты ведь его ненавидишь, — сказал Бальтазар, — Ты ведь Лимбо! Вечная служба всегда ломает человека в худшую сторону. Поэтому таких рабов никто не держит, — спустя несколько напряжённых секунд он добавил, — И им никто не верит.
Поднимаю на него глаза и думаю вслух:
— Это разумно: не верить рабам Лимбо. Никто не знает, что я выкину через минуту, никто не знает, почему я это сделаю и для чего.
— Твоё существование зациклено на жизни Хозяина.
— А с другой стороны с его смертью я обрету свободу. Но я пока ещё способна объективно оценивать его вклад в моё спасение. Да и сказать плохого ничего не смогу, в силу оков. А как хочется иногда…
Очень хочется. Меня раздражает, что он постоянно меня провоцирует, выбивает из колеи, кидает в пекло и прочее. Моя натура пытается сопротивляться его давлению, как загнанный зверь выжидает момента свободы, как лань, которую я подстрелила.
Мне часто снится, как вдруг меня перестаёт тянуть туда, где мой Хозяин, мне становится очень и очень на всё плевать, впереди только Крайнее море, а сзади ничего такого, что тянуло бы меня вернуться. Что я стаю по колено в воде, и делаю шаг вперёд к Свободе — такой тусклой и зловещей, с привкусом безнадёжности — ведь терять нечего.
А потом вдруг понимаю, что та свобода ещё большая клетка — чёрная бездна падает на меня, влага и жуткий холод сковывают, а редкие вспышки в борющемся сознании гасятся беспросветной тьмой.
И тогда я перестаю бороться.
— А вам не пора распрягать своих лошадей? — вспоминаю я, прогоняя кошмар, — У нас через двадцать минут тренировка, и не дай вам Бог опоздать, — перевожу тему я.
Ребята встали и сквозь смешки и дебильные шуточки пошли к конюшне. Остался только Артемис:
— Я помню тот день, когда тебя привезли в замок, — заговорил Арти, — Я видел ортоптер с моста. Такая маленькая хрупкая босая девчонка, укутанная в плащ этого жирного слуги, идущая по снегу, и Блэквелл на две головы выше. Как обманчив мир, да? — он смеётся и делает большой глоток из кружки, — Я шёл следом и смотрел, как твои волосы движутся наперекор ветру. Такое сложно забыть.
Я подошла и поцеловала его в лоб, ничего не говоря. Что сказать? Что он очень мил и я его очень люблю? Лишнее. Но я знаю, что его влюбленность пройдёт. Знаю.
— Ничего не скажешь? — спрашивает он.
— Тренировка на тебя тоже распространяется, Риордан. И спрошу с тебя по полной.
— Это хорошо. Ты всегда с меня больше всех спрашиваешь. И это не потому что я самый талантливый, чтобы ты не говорила.
— Я такого и не скажу, это не педагогично.
— Просто ты любишь меня больше всех! — он выпятил грудь и улыбнулся как ребёнок.
Читать дальше