Галина Гончарова - Замок Конронг [СИ]

Красавицей Джинджер назвать было нельзя. Она не была ни милой ангелоподобной блондинкой, ни высокой темноглазой брюнеткой, которые были в моде. Невысокая, скорее пухленькая, чем стройная, с милыми ямочками на щеках, темно-русыми вьющимися волосами и большими серыми глазами, Джин производила впечатление недалекой и славной девушки. С приятного личика с правильными чертами не сходила улыбка, кудряшки вечно выбивались из прически, а искренняя доброжелательность девушки делала ее желанной гостьей в любой компании.

Впрочем, беззащитной Джин не была. И ответить могла так, что любой, рисковавший задеть ее, становился всеобщим посмешищем.

Но никто, никто не догадывался, что это - маска.

Сама же Джин совершенно другая. Неглупая, достаточно жесткая и жестокая, спокойная и холодная. Но эту Джин видела только ее мать. А остальные...

Если маска устраивает людей - стоит ли их разочаровывать себе в убыток? Джин и не собиралась.

- Джин, тебе долго еще?

- Нет, мам. Часика два, потом я в твоем распоряжении.

- Хорошо.

Мама отлично знала, что отвлекать дочь от работы не стоит.

Работа?

У приличной юной леди?

О, да!

Джин не вышивала крестиком, не обучала никого хорошим манерам и не служила компаньонкой. Более того, узнай свет о ее работе, она стала бы изгоем. Но ее увлечение приносило достаточно, чтобы они с матерью могли вести устраивающий ее образ жизни, а больше Джин (вообще-то Джинджер Элеонору Брайс, баронессу Брайс) ничего и не волновало.

Замужество?

Вот еще не хватало!

Слишком памятен для Джин был пример подруги, симпатичной Аликс Лоусон, которая счастливо смеялась на выходе из храма, бросая подружкам букет, всего пять лет назад, а теперь запудривала синяки и отважно лгала Джин, что случайно споткнулась впотьмах.

Джин делала вид, что верит, и собиралась, когда Аликс надоест служить безответной игрушкой для муженька-ублюдка, предложить ей побег из страны.

Впрочем, на это тоже нужны были деньги.

И Джинджер зарабатывала их так, как могла.

Она была модной гостьей в любых салонах, благодаря своим акварелям. Она вообще великолепно рисовала, хоть красками, хоть карандашом. Эксцентричная дочь богатого барона, таково было всеобщее мнение.

Джинджер рисовала портреты и пейзажи, любимых птичек и болонок, детей и комнаты, даже дам в интересных видах и позах, если те просили девушку об услуге, и не брала денег за рисунки. О, нет.

Деньги?

У меня более чем достаточно денег на мои прихоти, - пожимала она плечами, поигрывая бриллиантовым браслетом на запястье. Или крутя на пальце колечко с рубином. Никто же не знал, что это филигранно выполненные подделки под настоящие драгоценности. Отец закладывал все, что мог, но любя блеск, заказывал матери настолько качественные копии украшений у одного из знакомых "ночных ювелиров", что от оригинала их могли отличить только профессионалы.

И деньги ей не предлагали.

Зато приглашали на все, даже самые закрытые вечера. Джин была даже принята при дворе, хотя для незамужней баронессы это было... сложно. Но ее представили королевской чете, и их величества благосклонно отозвались о рисунках Джин.

Это была внешняя сторона обертки.

Внутренняя же...

О ней знала только мать - и никто кроме матери.

Только мать знала, что дочь заложила Брайс, чтобы были деньги на приезд в столицу. Только мать знала, каких трудов стоило дочери заработать деньги на выкуп и Брайса, и их городского дома. Хотя изначально им повезло.

Барон Брайс был милым, добродушным и дружелюбным человеком.

Больше всего он любил своих друзей и охоту. Потом шли дочь, поместье и жена, именно в таком порядке. Мать Джинджер, Кларисса Эмори, младшая дочь обедневшего графа, не разобралась сразу, чего ей ждать от мужа, а когда прозрела, оказалось, что уже поздно.

Обеты прозвучали, браслеты защелкнулись, оставалось только жить и растить дочь. Единственного ребенка, потому что роды оказались невероятно тяжелыми. Барон, будучи приглашен на праздник к другу забрал единственный экипаж и хороших лошадей, в итоге, за доктором помчался мальчишка на старой кляче, и к моменту приезда доктора Кларисса едва была жива от боли и кровотечения. Спасли ее только чудом, но женщине пришлось проболеть чуть ли не полгода.

Рожать второго ребенка Клариссе запретили.

Барон не настаивал - у него было за кем охотиться.

Кларисса тоже не настаивала, не в силах простить мужу то, что хуже любой жестокости - преступную, непростительную беспечность.