Фрэнсис Хардинг: Стеклянное лицо

Свалившись на пол, существо перевернулось, чихая и отряхиваясь, выкашливая тонкую молочную струйку, а Грандибль упал рядом, задыхаясь от неожиданных физических упражнений. Ребенок. Судя по росту, лет шести или семи, только очень худой.

– Как ты сюда попал? – проворчал Грандибль, отдышавшись.

Ребенок не ответил и просто сидел и трясся, словно бланманже, виновато глядя из-под бесцветных ресниц. Грандибль подумал, что, наверное, представляет пугающее зрелище. Он давным-давно оставил попытки выглядеть презентабельно в той мере, в которой требует двор. По правде говоря, он взбунтовался. Намеренно забыл большинство из двухсот Лиц, которым его научили в детстве, как и всех остальных. И каждый день упрямо носил одно и то же выражение, не утруждая себя заменой. Лицо номер 41 – «Спящий барсук»: выражение сердитого интереса, подходящее почти во всех ситуациях. Он так долго носил одно Лицо, что оно врезалось в его черты. Волосы торчали седыми космами. Ладони, орудовавшие лопатками, потемнели и огрубели от воска и масла, словно нарастив корку.

Да, неудивительно, что ребенок смотрит на него с испугом, – должно быть, и правда боится. А может, притворяется. Рассчитывает, что выражение страха поможет ему обвести Грандибля вокруг пальца. Выбрал подходящее Лицо из своего ассортимента, словно карту из колоды. В Каверне ложь – искусство, и все здесь – опытные художники, даже дети.

«Интересно, какое Лицо он покажет теперь? – подумал Грандибль, потянувшись за ведром с водой. – Номер 29 – “Непонимающий олень перед гончими”? Или 64 – “Фиалка, дрожащая под внезапным ливнем”?»

– Давай-ка посмотрим, – пробормотал он, и не успела выпачканная в закваске фигура пошевелиться, как он окатил ребенка водой.

Показались длинные косы. Ага, девочка! В испуге она попыталась укусить его, продемонстрировав полный набор молочных зубов. Младше, чем он думал. Лет пять, но для своего возраста высокая.

Пока девчонка фыркала, чихала и откашливалась, он схватил ее за подбородок и принялся стирать с лица остатки закваски Неверфелла. Потом поднес фонарь к маленькому личику.

Однако это не девочка издала испуганный вопль, а Грандибль при виде лица своей пленницы. Он резко выпустил ее подбородок и отпрянул, ударившись спиной о чан, из которого ее и выудил. Рука с фонарем задрожала, и маленькое хищное растение, светящееся внутри, злобно ощерило тонкие зубы. Повисло молчание, нарушаемое только звуками капель, стекавших с длинных кос девочки, и ее приглушенным сопением.

Грандибль забыл, как изображать удивление. Он много лет не практиковался в Лицах. Но, как ни странно, обнаружил, что все еще может испытывать это чувство. Удивление, недоверие, испуг и очарованность одновременно… А потом его накрыла мощная волна жалости.

– Гром небесный, – тихо пробормотал он, созерцая явившееся ему лицо, потом прочистил горло и постарался говорить ласково: – Как тебя зовут?

Девочка осторожно облизывала пальцы и молчала.

– Где твоя семья? Отец? Мать?

Его слова имели не больший эффект, чем монеты, упавшие в грязь. Она смотрела, смотрела, дрожала и смотрела.

– Откуда ты взялась?

Только после того, как он задал ей сотню похожих вопросов, она наконец тихо и неуверенно прошептала, и ее ответ звучал, как всхлип:

– Я… я не знаю.

И это был единственное, чего он смог от нее добиться.

«Как ты сюда попала? Кто тебя послал? Чья ты?» – «Я не знаю».

Он поверил ей. Она одна, эта девочка. Странная и ужасная. Она так же одинока, как и он. Даже больше, чем он, ведь он сам искал одиночества. И больше, чем способен осознать ребенок в ее возрасте.

Внезапно Грандибль понял, что хочет удочерить ее. Решение снизошло на него само. Много лет он отказывался брать подмастерье, зная, что любой помощник будет стремиться предать его и занять его место. Но это дитя – совсем другое дело. Завтра он придумает родословную странной юной пленнице. Объяснит, что она поранилась во время приготовления сыра и ей пришлось забинтовать лицо. Устроит церемонию приема в подмастерья. И поможет ей вписать в документы имя Неверфелл Грандибль.

Но сегодня в первую очередь он пошлет за маленькой бархатной маской.

Прошло семь лет с того судьбоносного дня. В поздний час мастер Грандибль, ворча и зажав руке связку ключей, брел по туннелю. С его плеча свисала огромная белая лента сыра-косички, а рядом с ним суетилась худенькая девочка.

Это было уже не то испачканное закваской, моргающее белесыми ресницами существо, так испугавшее мастера Грандибля. Но она не была похожа и на своего хозяина – сдержанного и неразговорчивого, упорного и осторожного в словах и действиях. Нет, несмотря на все свои старания, она являла собой комок беспокойства и нетерпения, длинные ноги не могли устоять на месте, а локти сшибали предметы с полок. Рыжие волосы были заплетены во множество коротких тонких косичек, чтобы не падали на лицо, на сыр и прочее.