Двоим немцам по пуле в грудь, одному в колено, а потом два часа задушевного разговора с ним. Когда с немцем случился серьезный некомплект ушей и пальцев, он в итоге перестал поливать ее презрением, и даже охотно делился информацией, но это ему не помогло: Катя его зарезала. Стрелять не стала, потому что патронов и так не хватало, а запачкаться успела. В общем, немецкий она знала и еще подучила с тех пор, а то разминулась с патрулем на считанный час, пока соображала, что фриц лопочет…
Так вот, календарь был не немецким. Но и не русским.
Рядом с календарем лежала открытая книга. Взгляд Кати лихорадочно забегал по строчкам. О, математика, только уровень детский какой-то… Да что не так-то?!
Вдруг взгляд Кати расфокусировался и она увидела не слова, а буквы. Латинские буквы. Она присмотрелась внимательнее.
— Bollocks! — выругалась она снова, с удивлением и ужасом понимая, что этот неродной язык она понимает, как русский. Английский язык.
И если англичане ну или американцы не совершили своей Революции, если у них не было своего Октября, если весь мир не объединился под алым стягом, это означало одно.
Капстрана. И находится тут Катя достаточно давно, чтобы считаться предательницей.
* * *
Впрочем, Катя успокоилась, еще до того, как, шагая по комнатке туда-сюда, подошла к зеркалу.
Предательница? А почему, собственно? Ну, только допустим, что это капстрана. Мало ли законных поводов тут находиться? Может, она память потеряла?
В таком ключе Катя рассуждала, пока не подошла к зеркалу. Затем все ее мысли как будто вымело из головы. В зеркале отражалась не она. То есть совсем не она. В зеркале отражалась девочка лет девяти, такой и в пионеры-то рано. Октябренок еще. И вместе с тем, казалось, что так и должно быть, отражение не воспринималось, как совершенно чужое.
Сама по себе такая новость вряд ли способствует успокоению, но в Катином случае это значило в первую очередь то, что она действительно никого не предавала, даже невольно, а исполнила свой долг до конца. Это были приятные мысли, и они на некоторое время отвлекли ее от другого вопроса. Но к нему пришлось вернуться.
Итак… Какого хрена случилось?! Что за фокусы с зеркалом?
Катя припоминала, что кто-то предлагал ей жизнь. В ответ она обозвала его фашистской гадиной и сказала, что будь у нее пистолет… Ого. А пистолет-то и правда есть. ТТ. ТТ… Катя кинулась к тумбочке. ТТ послушно лег в детскую ладонь. Номер… Да, это Катин пистолет. Только будто только что с завода, все царапины ушли. Совсем все.
Это что же получается? Она могла что угодно пожелать? Целый ИАП, например. Или заводы новые. А лучше долгих лет жизни товарищам из ГКО. И чтоб враги Советского государства ничего с ними сделать не могли. Нет, лучше — чтобы сразу из страны убрались, капитулировали. Раз ее в другое тело засунули, то омолодить человека таким силам — раз плюнуть. И надо же было такой дурой быть.
Гм, а что за силам-то?
В бога Катя не верила, да и не стал бы он таким заниматься. Зачем? А вот если это коммунисты с другой планеты… С одной стороны, подтолкнуть развитие любого общества — благородное дело. Но с другой, вмешиваться прямо — это, наверное, все равно, что колонизировать, если разница в развитии велика. А она должна быть велика, судя по результату.
Отсюда еще вывод — что-то не так, раз понадобились такие меры. Человечество так и не объединено, либо что-то плохое вскоре случится. Будущее, они, наверное, тоже знают, мало ли. А Катю не зря отобрали — она хоть и не успела вступить в Партию, но за дело Ленина бороться готова!
Жаль только девочку. Но, может, она и так умирала. Или не было ее вовсе? Теперь не узнать. Хотя, если судить по тому, что Катя так бодро читает по-английски, никуда девочка не делась. Ну и хорошо.
Но надо кое-что проверить:
— Как меня зовут?
И сама же ответила:
— Екатерина Фролова. Гм…
Может, на английском попробовать?
Получилось! Как будто само собой ответилось «Hermione Granger». Странное имя. Шекспировское какое-то. «Я, наверное, англичанка. Да, англичанка, — с неожиданной уверенностью заключила Катя. — Графство Сюррей. Ух ты, здорово!»
Знания не спешили приходить, но проявлялись, когда в них была нужда. Так, Катя — Гермионой она себя в мыслях решила не звать, чтобы не потерять самоосознание, — бросив взгляд на странный прибор с уверенностью опознала в нем магнитофон. Непостижимым образом она понимала, что это.
Но знание касалось только личности или конкретных вещей, попавшихся на глаза. Маму Гермионы, Джейн, получилось даже представить. Отца — нет, но зато она узнала его имя — Ричард. «Вспомнить» же, что творится в мире, Катя не могла. Да и вряд ли Гермиона разделяла ее интересы. Те же самолеты только мальчишкам обычно интересны.
Читать дальше