Марисса Майер: Бессердечная [litres]

– Благодарю, Ваше Величество, – пробормотала она упавшим голосом.

– Я просто в восторге от красного цвета, – сообщил ей Король.

– Ах… кто же его не любит, Ваше Величество?

Он радостно захихикал, и Кэтрин порадовалась, что заиграла музыка, и танцоры начали выписывать первую фигуру. Они с королем разошлись в разные стороны и прошагали вдоль внешней линии пар – слишком далеко друг от друга, чтобы поддерживать разговор. Кэтрин чувствовала, что корсет ползет вверх, и прижимала ладони к бокам, пытаясь удержать его на месте.

– Чудесный бал, – заметила она, вновь оказавшись рядом с Королем и взявшись с ним за руки. У Короля они были мягкими и влажными.

– Вы так думаете? – просиял он. – Мне всегда нравились черно-белые балы. Они такие… такие…

– Бесцветные? – предположила Кэтрин.

– Да! – монарх мечтательно вздохнул, глядя на нее. – Вы просто угадываете мои мысли, леди Пинкертон.

Кэт отвернулась.

Они поднырнули под поднятые руки следующей пары и разомкнули свои, чтобы покружиться вокруг мистера и миссис Барсук.

– Я должен спросить, – начал Король, когда они снова оказались рядом, – Не смею надеяться, но вдруг… совершенно случайно… вы приготовили какое-нибудь лакомство к сегодняшнему вечеру?

Он не сводил с нее глаз, закрученные усики трепетали в надежде.

Кэтрин радостно улыбнулась, и они подняли руки, чтобы следующая пара могла поднырнуть под них. Кэт знала, что Королю приходится привставать на цыпочки, но из приличия не смотрела вниз.

– Ваше Величество, утром я испекла три лимонных торта, и моя служанка уже должна была доставить их к вашему пиршественному столу. Полагаю, они уже поданы.

Король просиял и стал крутить головой, пытаясь увидеть что-нибудь на длинном столе. Увы, они были слишком далеко, чтобы разглядеть три маленьких тортика.

– Сказочно! – Король отстал, пропустив несколько па, так что Кэтрин пришлось замереть в неловкой позе и ждать, когда он ее нагонит.

– Надеюсь, они вам понравятся.

Король потряс головой, как будто очнувшись.

– Леди Пинкертон, вы сокровище.

Кэт сдержала улыбку, но мечтательность в королевском голосе ее смутила.

– Должен признаться, что питаю особую слабость к лимонным тортам… и к апельсиновым! – У Короля заколыхались щеки. – Обожаю апельсины-корольки! Недаром говорят: королек – ключ к сердцу короля.

Кэт никогда не слышала, чтобы так говорили, но кивнула, соглашаясь.

– Так оно и есть!

Король одарил ее сияющей улыбкой.

К концу кадрили Кэтрин чуть не падала от усилий казаться веселой и любезной. Наконец, к ее облегчению, Король чмокнул воздух возле ее руки и поблагодарил за доставленное удовольствие.

– Я должен разыскать ваши вкуснейшие торты, леди Пинкертон, но, надеюсь, вы не откажетесь протанцевать со мной и заключительный танец?

– С удовольствием. Почту за честь.

Король восторженно захихикал, поправил корону и, пританцовывая, направился к столу.

Кэт выдохнула – счастье, что первая кадриль позади. Может, удастся уговорить родителей уйти домой до заключительного танца. Собственное коварство заставило ее почувствовать себя виноватой – множество девушек мечтали бы обратить на себя благосклонное внимание Короля.

Он не был противным партнером по танцам – просто утомительным.

Решив, что свежий воздух поможет ее щекам вернуть прежнюю форму после того, как она столько времени улыбалась без остановки, Кэт начала пробираться сквозь толпу черных кринолинов и белых остроконечных шляп к балкону. Но не успела она сделать и дюжины шагов, как свечи в люстрах и канделябрах мигнули и погасли.

Музыка взвизгнула и стихла. В темноте, накрывшей зал, раздались крики гостей.

Потом воцарилась тревожная тишина, слышались только ахи и вздохи, да шуршание юбок. Вдруг что-то вспыхнуло, замерцало. Свечи стали снова загораться, постепенно, по спирали от самой центральной люстры. И вот под высоким сводом потолка засиял призрачный свет, оставляя гостей в глубокой тени.

С центральной освещенной люстры вниз свисал огромный обруч – Кэтрин могла поклясться, что раньше его там не было. В обруче, непринужденно раскинувшись, как в кресле, покачивался шут.

Черные узкие штаны заправлены в кожаные сапоги, черная куртка перетянута широким ремнем. Были и перчатки – тоже черные, а не белые, как у придворных. В мерцании свечей его кожа отливала янтарем, а глаза были подведены углем, до того густо, что лицо походило на маску. Сначала Кэт показалось, что и волосы у него черные, но она тут же разглядела на его голове шутовской колпак – с тремя рогами и маленькими серебряными бубенчиками на конце каждого рога. Шут сидел так неподвижно, что бубенцы ни разу не звякнули, да и в темноте, когда погасли свечи, Кэтрин не слышала их перезвона.