Евпатий Сволота - Механическое Диво [СИ]

– Сегодня еще одно одержимое дите жгли… Ой, спаси и сохрани нас, Создатель…

Перекрестившись, она погнала свою корову, а я так и остался с каменным взглядом смотреть на этот тлеющий ужас. В начале я не приметил, но сейчас мне стало заметно щуплое детское скрюченное тельце в костре. Вашу ж мать! Я что, этот запах «вкусного мяса» чуял на подходе? Только бы не наблевать сейчас… Из ступора вырвал голос системы:

«Вам предложен квест – Инквизиция. Чтобы выживать в новом мире „одержимому“ нельзя никак выдавать себя, нельзя выделятся из толпы. Ложь и обман – вот твои новые имена, если ты хочешь выжить! Впрочем, если ты видишь чужую ложь, можешь заработать очки. Разоблачить другого черта – 200 очков. Принять или отклонить?»

Ответить системе ничего не успел. Услышал голос деда:

– Эй, Томас, чего ты там уставился? Пойдем домой…

С трудом скинув оцепенение, помчался на зов. Паника накатывала волнами, хотя я старался не выдавать себя. Вот это поворот! Тут что, живьем жгут?! Вспомнилось, что на капсуле стоит отметка в сто процентов ощущений от реальности. А-а-а-а-а! Тысяча дней! Сколько раз за тысячу дней я буду рождаться и умирать?

Сколько раз меня сожгут, разоблачая во мне того самого «черта»? Сколько раз за это время я сожгу, чтобы получить несчастные двести очков? Я играл до этого в виртуальные игрушки – такой ерунды не было! Уж лучше монстры, стрелялки, вонючие темные подземелья, чем вот так вот!..

Занятый своими мыслями совсем не заметил, как мы подошли к дому. Отец заканчивал работу в мастерской, мать уже накрывала на стол. Умывшись в бочке водой, юркнул к столу на свое место, ожидая порции на ужин. Самое стремное, что жрать не хотелось от слова совсем. Желудок от увиденного скрутило в тугой узел, но что-то подсказывало, что, если я вот так вот своим домашним сейчас объявлю об этом, я могу оказаться следующим деревенским «малчиком-зажигалочкой».

Родичи, переговариваясь обо всем, спешили к столу. Вот мой дед Валентин уселся рядом. Вот отец – широко улыбаясь в густую кучерявую бороду – вытирает руки и присаживается на крепкий стул. Память Томаса услужливо подсказывает, что стул сколочен был им же. Мой отец – плотник Бернард – целыми днями делает в своей мастерской мебель. Когда-то в детстве я, оказывается, любил наблюдать за его работой, играя рядом с вкусно пахнущей деревянной стружкой. Моя мать – Камилла – смотрит за хозяйством, ухаживает за всеми нами. Вот даже за стол, к примеру, всегда садится последняя, проверяя каждому ли из ее «оболтусов» хватило столовой утвари.

Дед с отцом уже забарабанили деревянными ложками по мискам, полным теплой похлебкой, а я обратил внимание на еще два пустых места. Одно для матери – вон она у печи еще крутится, а второе для кого? Ответив заставил себя долго ждать – дверь резко распахнулась, и в проеме показался улыбающийся светловолосый парень. Мой брат, как я вспомнил:

– О! Серафим! Вот и ты, присаживайся! – встрепенулась мать, указывая моему брату на свободный стул, – Сегодня у нас мясная похлебка. У тебя, как я поняла, был тяжелый день, да?

Серафим чмокнул мать в щеку, и, быстро пожав руку деду и отцу, прыгнул на свободное место и начал рассказывать:

– Ну да… Сегодня еще одного одержимого ребенка пришлось отдать очищающему огню Спасителя…

Я слушал брата не дыша, боясь поднять от своей тарелки взгляд. Также что было сил старался съесть хоть ложку этой самой похлебки. Вашу ж мать!

Руки трясутся! Лишь бы никто не заметил… Поднял взгляд – всем было не до меня, всё внимание доставалось Серафиму, который продолжал рассказ:

– Шестилетний сынишка портнихи начал себя вести больно странно. Мать сама к нам пришла, говорит малой уже неделю как в кровать под себя не дует, резко книжками стал интересоваться, всякие хитрые вопросы задавать не по уму – не мешало бы проверить его… Целый день вместе с другими инквизиторами мурыжили мальчишку всякими вопросами и тестами – тот плакал, дурачка из себя строил, но ничего у него не вышло! Сами знаете, какой опыт у Главного Инквизитора. Он чертей как будто за версту чует! Он то и отдал приказ сжечь сына портнихи…

Мать, выслушав Серафима, наконец уселась на свое место и, после недолгих причитаний на тему «сколько еще это все продлится, сохрани нас Спаситель» также забарабанила ложкой по миске.

За столом повисла тишина, прерываемая изредка мамкиными причитаниями, или шумным уханьем деда над горячей едой. Крепко ущипнув себя под столом, я старался не отставать – как никак мой дорогой братец инквизитор, и показывать ему, что мне резко поплохело от его рассказа, кажется, не стоит. Как говорится, жрем и радуемся.