Адам Кристофер - DISHONORED - Возвращение Дауда [litres]

Он почувствовал такую боль, будто давление вокруг головы вдруг превратилось в сплошную агонию, в боль острую и раскаленную, рассекающую его череп и спускающуюся вниз по всему телу. Он оказался прибит к месту, на котором сидел, каждая его мышца затвердела в ужасном, сокрушающем кости спазме. На его губах выступила пена, а его застывшая грудь тяжело вздымалась при дыхании. Снова сверкнула молния, и малая часть его сознания, которая еще оставалась свободной, его собственной, пожелала, чтобы молния ударила в него и положила конец его страданиям.

Секунды. Минуты. Может быть, часы прошли. Все, что он мог делать, – смотреть в кристалл, смотреть неподвижными немигающими глазами, сжимая огрубевшими руками коммуникатор, острые края которого впивались в его плоть так, что кровь текла по запястьям, смешиваясь с дождевой водой. Его глаза уже почти закатились, он терял сознание, и вдруг услышал ее голос. Ее прекрасный славный голос, невероятным образом доносившийся из Карнаки, где она ждала. Ее слова были песней, а ее интонация – мелодией. Он сразу же ощутил любовь и тепло, заполнившие его сознание. Она была его госпожой, она была для него всем. Она была ведьмой, он – фамильяром.

– Я вижу тебя, – сказала она. – Ты хорошо справился. Все будет готово. Его проводят домой. Как было предсказано, так и будет.

Человек ощутил тепло и покой. Он чувствовал себя так, будто парит, будто не находится в собственном теле, а поднимается над ним, глядя вниз на свою съежившуюся разрушенную оболочку. Он был насквозь мокрый, весь в крови, а его плащ трепал ветер.

– Теперь спи, – сказала она. – Ты хорошо мне служил, твоя работа не будет забыта. Спи, а затем возвращайся ко мне в Карнаку, в Королевскую кунсткамеру, где завершатся последние приготовления.

Сверкнула молния. Самоцвет вспыхнул темно-синим пламенем.

– Спи, спи.

Он уснул. Драгоценный камень погас.

2-й день месяца Дерева, 1841 год

За 11 лет до переворота в Дануолле

«Я не сомневался, что Пандуссия богата ресурсами. Однако стоит хорошо узнать страну, если мы надеемся когда-нибудь воспользоваться мириадами ее сокровищ. Именно так я размышлял, когда давал согласие присоединиться к той злополучной экспедиции. Итак, на третий день месяца Земли, под спокойным серым небом огромный корабль «Антония Аквилло» вышел в море с капитаном, командой, исследователями и мной (всего 38 человек) на борту навстречу самому ужасающему и опустошительному с духовной точки зрения опыту в моей жизни».

– Ваша милость, мои господа и дамы, товарищи-философы, джентльмены – я приветствую вас! Вы собрались здесь этим вечером ради исторического момента, точки, в которой ось прогресса совершит поворот – ведь Островная Империя находится в поисках далеких горизонтов, называемых нашим будущим! Сегодня мы – те немногие, кому выпала особая честь увидеть отблеск нового чудесного времени, что простирается перед нами!

По рядам публики прокатилась волна смеха, и лишь несколько человек поаплодировали. Стоя в центре сцены в импровизированном зрительном зале, в который на один вечер превратилась большая часть вестибюля карнакской Королевской кунсткамеры, Арамис Стилтон сохранял улыбку, будто приклеенную к его лицу. Однако когда он прервался на вдох, она на мгновение исчезла.

« Идиоты. Чего тут, будьте вы прокляты, смешного? Вы не должны смеяться. Если честно, то я зря трачу на вас вечер ».

Затем он хлопнул в ладоши и присоединился к публике, тоже посмеиваясь, однако, приблизившись к краю сцены, он сжал губы и едва заметно кивнул своему ассистенту, Тоберману, который стоял за кулисами и ждал распоряжений.

« Хороший парень. Молодой, но увлеченный. Трудолюбивый. Рудники – не место для него. Проявляет инициативу. Рад, что прихватил его с собой ».

По сигналу Стилтона Тоберман коснулся края своей плоской кепки и, пригнувшись, скрылся. Мгновение спустя, когда Стилтон обвел взглядом публику, освещение на импровизированной сцене вдруг погасло, и он оказался освещен лишь ярким белым светом от нижнего софита, расположенного прямо перед ним. Для более убедительного жутковатого эффекта Стилтон склонился вперед над прожектором – он знал, как это выглядит со стороны, поскольку ранее в полдень, расхаживая по залу и проверяя, что будет видно с любого возможного ракурса, он поставил на это самое место молодого Тобермана. Кто-то из зрителей ахнул. Улыбка Стилтона вернулась.