Сергей Листвин - Нимфа западного ветра

Судя по злобной эпиграмме, приписанной тут же рядом, это было вскоре после расставания с Касей. Только почему-то Адам совсем этого не помнил. Текст читался как чужой, хотя манера и словарь, несомненно, его, Адама. Как-то это всё немного слишком. Что это — совпадение, предвидение, обострённая чувствительность? Как бы там ни было, в субботу он поедет с Иветт, с настоящей непридуманной Иветт в Лазурную бухту.

«Жду звонка», — сказал Адам. Она кивнула.

В субботу утром он писал часов до одиннадцати, поглядывая на молчащий телефон. Еще час перебирал черновики. Два часа убеждал себя, что она занята, что у неё разрядился телефон. Ещё два часа доказывал себе, что в его жизни хозяин он, а не полузнакомая креолка. В четыре он открыл бутылку Clan McGregor.

Первый раз Адам проснулся в два часа ночи. Он закрыл перед сном балконную дверь, чтобы ветер не сметал бумаги со стола. Было душно. Адам включил кондиционер, перевернулся на другой бок и опять заснул. Его разбудил телефонный звонок. Мужчина, кажется, не вполне трезвый, на ломаном английском говорил что-то про машину, закрывающую выезд. Адам не мог понять, каким образом стоящая на его персональном месте номер три машина может что-то закрывать. Пока он безуспешно пытался донести эту мысль до звонившего, он немного проснулся и вспомнил, что вообще оставил сегодня машину в автосервисе. На четвертом повторе «Сёр, ёр кар…» он сказал звонившему:

— Idź do diabła!

Положил трубку, выдернул телефон из розетки, выпил воды и посмотрел на часы. Было двадцать минут четвёртого. Адам перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Дадут ему сегодня поспать или нет?

Кажется, он провалился в беспокойный сон, и ему что-то начало сниться, но его разбудил странный звук. Раздался удар, как будто бульдозер на полном ходу въехал в его дом. Здание тряхнуло, звякнули стёкла, кондиционер пискнул и затих.

«Достали!» — злобно буркнул Адам и натянул подушку на ухо. «Теперь назло не встану, — подумал он. — Провались всё в тартарары!»

Его последнее за ночь пробуждение было самым неприятным. Простыня липла к мокрому телу, голова гудела, дышать было совершенно нечем. Сквозь плотные шторы сочился коричневатый свет. Было непонятно сколько времени. Адам сбросил одеяло, отдёрнул штору и зажмурился — в окно яростно светило солнце. Ну, конечно, 11.45 — самое пекло.

Он открыл балкон, но это не помогло. Наоборот, с улицы как будто вливался горячий кисель. Почему же не работает кондиционер? Адам пощёлкал пультом. Безрезультатно. Свет в ванной не загорался. Так, а вода? Из открытого крана послышалось сипение, упали две капли воды, и всё стихло.

Что за Армагеддон? Пекло, света нет, воды нет. И мерзко так, как давно не было. Он вышел из квартиры и позвонил в дверь Иветт. Она не открывала. Адам подождал несколько минут, позвонил ещё и, не дождавшись, спустился вниз.

— Не скажете, что с электричеством? — спросил он у испуганной консьержки.

— Авария на электростанции, — ответила она. — Месье не слышал взрыва? Вы крепко спите.

— Какое там! — махнул рукой Адам. — А что, электричества нет во всём городе?

— Что вы, месье, почти на всём острове!

Адам присвистнул и стал подниматься обратно к себе.

— А мадемуазель из четвёртой квартиры давно ушла? — спросил он.

Консьержка посмотрела на Адама, как будто он спросил какую-то глупость.

— Она уехала около шести утра, сразу после взрыва.

Увидев непонимание во взгляде Адама, она объяснила:

— Мадемуазель — эксперт по экологической безопасности. — Месье не знал?

Она чуть улыбнулась — одними глазами.

Адам ничего не ответил. Всё-таки любопытство к чужой личной жизни — это интернациональное явление. Знал, не знал, какое ей дело?

В бирюзовой воде лагуны её загорелая кожа, казалось, светилась золотым. Сквозь разрывы туч пробивались солнечные лучи, окрашивающие окрестности в невероятные цвета — штормовой тёмно-синий, огненно-оранжевый, небесно-голубой.

Иветт вышла на берег и упала на белый песок. Адам сел рядом с ней.

— Кажется, ветер стихает, — сказал он.

— Я же говорила, всё связано со всем.

— И что это значит?

Она не ответила, просто тихо запела. Язык по звучанию был похож на французский, но Адам понимал только отдельные слова. Она пела что-то про Мауи, собирающего ветра, ещё про пещеру, и в конце — слово «запирать». Когда Иветт замолчала, стало очень тихо. В первый момент Адам не понял в чём дело, а потом до него дошло — ветер стих полностью.

Иветт развернулась к нему, и Адам увидел в её глазах жидкий янтарь — отблески заходящего солнца. Каштановые волосы — недлинное каре, такое чисто французское. Коралловые губы, смуглая кожа, чуть миндалевидный, не совсем европейский разрез глаз. В ней действительно так много от этих мест, но есть и что-то неуловимо знакомое, как запах жареных каштанов на парижских улочках, как осенняя Варшава, как пироги тёти Баси, с корицей и шоколадом.