Джанго Векслер - Тысяча Имен

Его звали Винтер, и он многим отличался от сослуживцев. Прежде всего тем, что был моложе и стройнее и на лице его до сих пор не наблюдалось ни малейших признаков усов и бороды. Несмотря на жару, он не снимал синий потертый мундир и плотную хлопковую рубаху. И сидел, положив руку на приклад мушкета, словно готовясь в любую минуту вскочить и замереть по стойке «смирно».

И что самое главное, Винтер был вовсе не «он», а «она», хотя обнаружить это мог бы только самый внимательный наблюдатель.

Об этом, безусловно, не знали трое других солдат, а заодно и все прочие обитатели форта, не говоря уже о писарях и счетоводах, которые обосновались в доброй тысяче миль отсюда – по ту сторону моря, в Военном министерстве. Поскольку в армии его ворданайского величества не было принято нанимать женщин – за исключением тех, кого тот или иной солдат нанимал на короткое время для своих личных нужд, – Винтер приходилось скрывать свой пол с той самой минуты, как она поступила на службу. С тех пор прошло немало времени, и девушка достигла в притворстве значительных успехов – хотя, по правде говоря, обвести вокруг пальца таких типов, как Бугай и Втык, не настолько уж великое достижение.

Винтер выросла в Королевском благотворительном приюте для неблагонадежных детей, который его обитатели называли «Тюрьмой миссис Уилмор для девиц» или попросту «тюрьмой». Винтер покинула это заведение, мягко говоря, без спроса, и это означало, что из всех солдат в форте у нее одной прибытие флота вызывало смешанные чувства. Все прочие уверенно сходились на том, что у нового полковника не будет иного выхода, кроме как отплыть на родину прежде, чем к стенам подступит армия фанатиков. И это, как заметил ранее Бугай, уж верно лучше, чем поджариться на вертеле, а именно такую участь сулили искупители чужеземцам, которых они за чересчур светлую кожу в насмешку прозвали «трупами». И все же девушка не могла отделаться от ощущения, что каким-то непостижимым образом за тысячу с лишним миль и три года спустя миссис Уилмор в тугом чепце и с неизменным ивовым хлыстом в руках дожидается на причале той минуты, когда она, Винтер, сойдет с корабля.

Скрип сапог на лестнице возвестил о том, что кто-то поднимается на стену. Четверо солдат схватились за мушкеты и поспешили изобразить подобающую бдительность. И тут же расслабились, увидав знакомое лицо капрала Тафта – круглое, как луна, раскрасневшееся от жары и лоснящееся от обильного пота.

– Привет, капрал, – бросил Бугай, отложив мушкет. – Что, решил поглазеть на представление?

– Не будь идиотом, – пропыхтел Тафт. – Думаешь, я потащился бы на этакую верхотуру только ради того, чтоб поглядеть, как толпа рекрутов учится плавать? К черту! – Он согнулся вдвое, пытаясь перевести дух, мундир на спине задрался, обнажив внушительного объема седалище. – Ей-богу, треклятая стена как будто становится выше всякий раз, когда я на нее поднимаюсь.

– Капрал, что ты сделаешь, когда вернешься в Вордан? – осведомился Бугай.

– Трахну жену Втыка, – огрызнулся Тафт. И, повернувшись спиной к разнузданной троице, вперил взгляд в Винтер. – Игернгласс, поди сюда.

Винтер мысленно чертыхнулась и поднялась на ноги. Для капрала Тафт был не так уж и плох, но сейчас в его голосе звучало раздражение.

– Да, капрал? – вслух отозвалась она. За спиной Тафта Втык сделал непристойный жест, и его сотоварищи закатились беззвучным смехом.

– Тебя желает видеть капитан, – сказал Тафт, – но сначала с тобой хочет поговорить Дэвис, так что на твоем месте я бы поторопился. Он внизу, во дворе.

– Слушаюсь, капрал! – отчеканила Винтер, проглотив новое проклятье. Она закинула мушкет на плечо и двинулась вниз по лестнице, ступая уверенно и не глядя под ноги, – сказывалась долгая практика. Сдается, помимо унылого дежурства на стене ей уготовано еще какое-то испытание – наверняка очередной маленький сюрприз от старшего сержанта. Дэвис – гнусь, каких поискать.

Крепость, или Форт Доблести, как назвал ее некий ворданайский картограф, причем явно не в шутку, была невелика и представляла собой типичную средневековую постройку – пять стен с каменными двухъярусными башнями по углам. Все прочие строения, которые в прошлом располагались внутри этих стен, давно обрушились и обратились в прах, оставив после себя обширное открытое пространство, на котором ворданаи установили свои палатки. Наилучшие места были под самыми стенами, где почти весь день лежала хоть какая-то тень. «Двором» именовалось незанятое место в середине лагеря, изрядный кусок намертво утоптанной почвы, который мог бы служить отменным плацем для учений и смотров, если бы Колониальному полку пришло в голову заниматься подобной ерундой.