Евгений Шепельский - Архканцлер Империи. Начало [litres]

– Не нужно мне этого говорить! Зачем ты, Рейл-младший, бессемейный, привел ко мне громаду, которая меня оскорбляет? Бумага нынче очень дорога, мальчишки-газетчики дороги, сборщики сплетен дороги. Свинец для литья букв дорог! Статьи дороги! Золотари – и те дороги! И поэтому кругом – дерьмо! А еще этот черный мор вокруг… И ты, Рейл-младший, приводишь ко мне авантюриста, предложение которого может обернуться для меня смертью! А о моей жене и детях ты подумал? Что случится с ними, если я пойду по миру? У меня почти трое детей!

Шутейник поймал мой взгляд и покачал головой. Никаких детей у дядюшки Бантруо не было, он придумывал на ходу, набивая себе цену.

Ушлый прощелыга.

Я нетерпеливо кашлянул, и дядя Бантруо, немедленно прервав излияния, вновь спросил:

– Так вы говорите, я получу нечто весомое?

Вместо ответа я прошелся по каморке, делая вид, что обдумываю нечто важное, хотя это самое важное я обдумал и обсудил с Шутейником еще позавчера.

– Я придам вашей газете статус главного имперского органа печати. Это значит – тираж… Да, запомните это слово: количество отпечатанных экземпляров называется «тираж»! Так вот: тираж вашей газеты будет выкупаться мной лично и распространяться бесплатно. Вместо пятисот – тысячи экземпляров, какими вы сейчас пробавляетесь, я регулярно буду заказывать у вас две тысячи. Дальше – больше. Газету я направлю во все области Санкструма, и по мере ее продвижения тираж будет увеличиваться… Три тысячи… Четыре тысячи… Затем – пять тысяч. Такого тиража наверняка не имеют оба ваших конкурента, вместе взятые. И учтите, я буду выкупать весь тираж по хорошей цене!

Глаза дяди Бантруо вспыхнули.

– Три тысячи… – повторил он, как под гипнозом. – Четыре тысячи… Лучше, конечно, пять тысяч…

– И это не предел. Я намерен взяться за всеобщую грамотность, а значит – количество читателей вашей газеты, возможно, утроится.

– И медаль! Я всегда хотел медаль за особые заслуги!

– Дам орден. Самый почетный, какой только есть в Санкструме. И дворянский титул. Хоггам можно получить дворянский титул?

Шутейник кивнул:

– Вполне.

– Так вот, вы, Бантруо Рейл, ваша супруга и… почти трое ваших детей – будете возведены во дворянство на веки вечные.

Тут дядя окончательно капитулировал.

– Макио, друг мой, – позвал он сладким голосом искусителя, – поди сюда. Нужно сообразить несколько статей!

Я сказал:

– Вы помните – тираж в две тысячи экземпляров должен быть готов к семи утра!

Дядя кивнул:

– Да, да, на две тысячи у нас найдется бумага… Но это все, что есть, и все – бесплатно! Если я не окуплю этот выпуск – я банкрот!

– Не бойтесь. Как только я займу место архканцлера, я обеспечу вас и бумагой, и должными средствами.

Бантруо Рейл кивал, глаза его маслились. Перед его внутренним взором уже проплывали десятки тысяч тиража «Моей Империи», и ордена, и дворянское звание… Я молился про себя, чтобы он не очухался и не сообразил, что мое архканцлерство дается на два года и что после этого все, кто ко мне приближен, могут получить от Коронного совета такие репрессии, что небо с овчинку покажется. Впрочем, я постараюсь укрепить свою власть за это время так, что и спустя два года Коронный совет не пикнет.

– Гравер пусть немедленно рисует мой портрет. Шутейник, нужен богатый мундир под мой рост. И ордена.

– Настоящие?

– Нет, сусальное золото. Что угодно, любые копии, лишь бы поярче. Я буду выступать при полном параде. Также нужны два трубача.

– Хорошие?

– Без разницы. Лишь бы играли и не падали при ходьбе.

– Найдутся. Есть у меня на примете пара актеров…

– Без разницы – кто. Лишь бы делали свое дело.

– Телохранители?

– Нет, они не потребуются. Никто не тронет меня.

– Я пойду с вами, покажу путь через улицы и буду, если надо, охранять.

Я кивнул. Малыш-хогг как телохранитель стоил пары громил.

Явился хогг-художник и одновременно гравер – пожилой и сморщенный, в полотняной фуражке с острым козырьком из полированной кости. Принес лист скверной бумаги и точенную шашелем граверную доску. Сел на колченогий табурет у кирпичной стенки и, щурясь, бегло начал рисовать мой портрет, чтобы затем перенести его на гравюру для печати.

– К свету станьте, – велел сухо.

Я стал в свет настенной лампы, заправленной каким-то вонючим жиром, вроде бы китовой прогорклой ворванью.

– Направо повернитесь.

– Не нужен профиль. Крупно лицо анфас, – сказал я. – И чтобы было видно несколько весомых имперских орденов.