Константин Матухно - Фундаментальная наука

— Саша, ты очень хорошо преподаешь. Но ты понимаешь, что твоё положение на кафедре… в университете очень шаткое?

— Евгений Борисович, проблемы с Головачёвым не существует.

— Ты так думаешь? Но ты же знаешь…

— Я знаю о нём всё. И когда я говорю всё, я имею в виду ВСЁ. И именно поэтому я принял такую позицию. Евгений Борисович, я не уйду с кафедры.

— Мне бы твою уверенность… — вздохнул профессор. — Я про…

Тут вошла Наталья, секретарь кафедры.

— Саша, тебя вызывает ректор.

Взгляд Евгения Борисовича говорил яснее всяких слов: «Вот! Что я говорил!?» — Прекрасно! — сказал Саша, — А то я уже сам собирался записываться на приём. Евгений Борисович, если Вы хотите, я зайду и скажу Вам результат нашей беседы.

Профессор только кивнул.

— Добрый день, Анатолий Павлович, — поздоровался он войдя в длинный кабинет ректора. Тот сидел за своим столом и деловито копался в бумагах.

— Здравствуйте. Вы знаете, зачем я вас вызвал?

— Я думаю, это связано с некоторыми вопросами финансирования, — Саша хитро улыбнулся.

— А не слишком ли дерзко ты отвечаешь? — спросил Анатолий Павлович, поднимая взгляд от бумаг.

— А как давно мы перешли на «ты»?

— Молодой человек, Ваше положение в институте слишком шаткое, — ректор прищурился.

— Анатолий Павлович, я прекрасно понимаю, что своим устройством на работу я обязан только мольбам моей кафедры. Я так же сознаю, что буду работать в институте до тех пор, пока буду выгоден. И как только затраты, прямые или косвенные, приносимые мной, превысят мою пользу — я вылечу отсюда и никакие уговоры даже всего профессорско-преподавательского состава меня не спасут.

— Я вижу Вы вполне заслуживаете той откровенности, на которую рассчитывали входя сюда. Примите мои извинения.

— Благодарю Вас.

— Так вот. Головачёв нужен институту. И именно и только по тому вопросу, который Вы затронули. Вы ведь многое о нём слышали?

— Я знаю о нём ВСЁ.

— Значит Вы понимаете, что мы должны его учить и должны вручить ему диплом, какой бы бездарностью он ни был.

— Анатолий Павлович, я прошу Вас меня выслушать. Не перебивая. Я не верю в бездарных людей. У каждого есть талант к чему-то, даже у того, кого общество считает полным идиотом. Я готов ставить хорошие оценки по своему предметы любому человеку и вне зависимости от его познаний в нём, если я знаю, что это поможет ему учиться. Я ставлю оценку не студенту группы, а ЧЕЛОВЕКУ, оценивая, насколько он знает физику для себя. Меня не волнует, что он, возможно, поступил не на тот факультет и что физика ему напрочь не нужна — в наше время и в нашей стране это глупо. И к Головачёву я отношусь точно так же, он не исключение. Я вижу, что он может знать физику и я знаю его потенциал. Но он игнорирует меня, игнорирует всех преподавателей. А когда на нас, извините за выражение, «ложат», я считаю своим долгом показать такому человеку его место. Это всё.

— Это прекрасная позиция. Хотя и странная в наше время. Я не во всём согласен с Вами, но Бог Вам судья, я счастлив, что Вы у нас работаете. Но Вы должны понять и меня, — он взглянул Саше в глаза, чтобы не произносить вслух того, что должно было стать просьбой или приказом.

— Анатолий Павлович, не волнуйтесь. С его отцом проблем не будет, я говорю это как знакомый Петра Васильевича Головачёва, — после этих слов брови ректора поползли вверх. — Кроме того, я готов избавить Вас от волнений по финансовому вопросу.

Саша положил на стол свой «дипломат», раскрыл его и выложил перед ректором три пачки зелёной валюты.

— Это вполне компенсирует взнос Головачёва.

Анатолий Павлович смотрел на деньги широко раскрытыми глазами.

— Если можно узнать, — проговорил он с подавляемой дрожью в голосе, — откуда?..

— Ну, меня же считают сумасшедшим альтруистом… — усмехнулся Саша. — Не волнуйтесь, это деньги, полученные от отца Дмитрия.

— Он что, тоже заинтересован?

— Я не могу раскрыть Вам их семейные взаимоотношения. Но я Вас успокоил?

— Вполне… — выдавил ректор.

Он опустился в кресло, из которого встал, когда Саша выкладывал деньги, и утёр лоб платком.

— Не знаю, как Вы, Александр Николаевич, а я бы сейчас выпил коньячку.

— Я налью, если позволите?

Анатолий Павлович кивнул.

— Евгений Борисович, — Саша постучался в дверь кабинета профессора, — я вернулся и я жив.

Дверь распахнулась и профессор втащил его в кабинет.

— Ну, что ТАМ было? — взмолился он.

— Разговаривали, потом коньяк пили. Я же сказал, что проблемы Головачёва не существует.