Марина Голубева - Либерия

— А-а-а… — равнодушно протянул Тихон. — Ну и что же тебе, серб, надобно?

— Да вот есть у меня к тебе, почтеннейший, важный разговор. Дорогой разговор, — добавил молодой человек, подойдя вплотную к старосте, и подбросил на руке монетку, так, чтобы стоящие поблизости мужики не заметили. — Отойдем на пару шагов, коль интересно.

Тихон, увидев блеснувший серебряной рыбкой увесистый тайлер, крякнул и вытаращил глаза. Затем спохватился, серьезно нахмурил брови, огладил бороду и проговорил:

— Ну, ладно, раз дело секретное и государственное, то, конечно, отойдем к сторонке, — кивнув Алексею, двинулся к ближайшей бане.

— Какое дело у тебя ко мне, серб? — глаза старосты алчно блеснули, и молодой человек понял, что избрал верный путь.

— Я хочу, чтобы ты отпустил колдуна, — у Алексея не было никакого желания ходить вокруг да около и разводить политесы, как говаривали в памятном восемнадцатом веке.

Такое заявление повергло Тихона в изумление и растерянность, он даже поперхнулся и натужно закашлялся.

— Как же это?.. — староста категорически замотал головой. — Невозможно никак… Это ж… указ ведь был. Люди-то видели. Настоятель узнает — прикажет батогами бить… До смерти забьет — пошто мне мертвому твои деньги… Кабы не видал никто.

Было ясно, что староста разрывался между желанием получить деньги и страхом, перед наказанием, от одного представления о котором бросало в пот. Тихон вытер вспотевшее лицо рукавом шубы, на первой взгляд дорогой, но изрядно поношенной и поеденной молью.

— Вот, кабы как по-хитрому?.. — староста с надеждой уставился на Алексея.

— Да не трясись ты! — ухмыльнулся молодой человек. — Вот уж, действительно, Лапша! Все нормально будет. Ты сейчас скажи людям, мол, решил своей баней пожертвовать, ради народного блага, так сказать. А колдуна сжечь и поутру можно, тем более, к тебе важный человек по делу прибыл. Я, то есть. Запрешь колдуна в бане, ночью мы его отпустим, а утром пустую баню спалишь. Тут на баню, я думаю, хватит? — Алексей вложил в потную ладонь старосты серебряный тайлер. — А как старика освободишь, я тебе еще один добавлю. Глядишь, и домишко свой подновишь. Ну как, решился?

— А…а… ага, — растерянно пробормотал Тихон. — Только тебе-то что за дело до колдуна?

Взгляд старосты снова стал колючим и подозрительным.

— Да какая тебе разница! Я же деньги плачу, и не малые, — усмехнулся молодой человек — Кстати, меня Лехом звать — Алексеем крестили. По прозванию Артемий.

Тихон задумчиво покивал, потеребил бороду, о чем-то размышляя, затем весело хохотнул.

— Ох, и ловок ты, пан Леха! — Хлопнул молодого человека по плечу и пошел к толпе.

Народ воспринял решение старосты довольно равнодушно — поворчал немного, что, мол, зря от дел оторвали, и разошелся по домам. Только отец Паисий, возмущенно рассыпая проклятия, подскочил к Тихону с требованием сжечь проклятого колдуна немедленно. Лицо попа раскраснелось, глаза сверкали фанатичным огнем, а жидкая бороденка воинственно топорщилась.

— Ты кто такой?! — заорал он на Алексея. — Пособник нехристя окаянного?! Жги, Лапша, вместе с колдуном и этого щенка мокроносого, чтобы не встревал!

На молодого человека пахнуло смесью чеснока и перегара — отец Паисий был изрядно пьян и находился в том состоянии, когда мозги уже отключились, а все остальное функционирует само по себе.

— Э-э-э… отче, зачем ты буянишь? — староста миролюбиво придержал попа, с кулаками кинувшегося на Алексея. — Сожжем мы колдуна. А как же иначе? Только завтра, утречком. Нынче, гляди, уж смеркается. Да и ты, это… того, устал. Поди-ка домой проспись, то есть, выспись, отдохни.

Митроха, проводи-ка отца Паисия, — Лапша толкнул в бок целовальника, который растерянно хлопал глазами, видимо удивленный непонятным решением старосты, — а то, не ровен час, споткнется, да в сугроб завалится.

— А… этот как же? — кивнул головой целовальник в сторону стрельцов, заталкивающих колдуна в одну из бань.

— Этот-то? Все путем будет. Я тебе позже объясню. Ты попа проводишь — ко мне приходи, да человека понадежнее прихвати, не из болтливых. Дело есть.

— А… ага, — кивнул головой Тимоха.

Подхватив попа под локоток, целовальник потащил его в сторону церкви, игнорируя возмущенные вопли и проклятия поборника веры.

— Крут наш отче, ох, крут! — ухмыльнулся староста. — Чуть что не по его, так сразу кулаком в рыло заехать норовит, а то и крестом наперсным благословить может. — Тихон потер лоб, видимо, вспомнив о таком «благословении». — Ну, ништо! Отдохнет, с утра похмелится и подобреет. А может и вовсе забудет, о чем серчал. Пойдем ко мне, пан Леха, повечеряем, да и переночевать у меня можно — изба большая, места хватит. Али брезгуешь?