Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

Из маршрутки Женька вывалился, почти роняя тугой палаточный сверток, дергая плечом, с которого сваливался тяжелый рюкзак, тыкающий в бок донышками бутылок. Шампанское, пришлось купить две, Ана так захотела.

Она сама, свежая, как умытое росой яблоко, вышла раньше и, смеясь, направляла на сердитого Женьку смартфон.

— Сма-айл, еще сма-айл. Готово. Двинули, Жека?

Подскочила, суя руку ему под свободный локоть, повисла, добавляя тяжести. Шла, ойкая, проваливаясь в рыхлый песок толстыми подошвами стильных сабо, трещала без умолку, иногда вскрикивала громче, махая рукой кому-то, смеялась, повисая на локте еще сильнее.

— Туда! — потянула его через цветной полуголый народ к полукругу серебристых кустов, где уже толпились блестящие автомобили, торчали в зарослях пузыри палаток, вились дымки над железными мангалами.

— Там люди, — угрюмо возразил Женька, — полно.

— И хорошо, — удивилась Ана, — не трусь, мальчики место держат, я попросила.

Мальчики, удивился Женька, но спрашивать не стал. И вообще, все так криво и косо, уже сто раз пожалел, что согласился. Но, вытаскивая сандалии из песка, подумал и дальше — некуда деваться, еще раз все повернуть, все равно поехал бы. Потому что Женя Местечко тоже тут будет.

А вышло все так, утром в школе. Вернее, вчера кое-что продолжало случаться и перекинулось на сегодняшний день, будто загоняя Женьку в какую-то непонятную западню.

В кабинете алгебры с шумом и криками, перебивая друг друга, рассказывали классной — Марии Салимовне, о том, как упала фрамуга, почти зашибив Ромку Емеца. И сам Ромка, поводя плечами и повизгивая, закатывал круглые глаза, показывая, как было страшно, и тут же расправлял узкие плечи, мол, не испугался.

— Это тебе, Ромчик, обраточка вышла, — вдруг заявил Лева Бес, когда все отсмеялись и откричались, а Манечка углубилась в журнал, тыкая в него ручкой, — ты к новенькой полез, вот мироздание тебя и хоба — фрамугой.

— Че-го? — взъерепенился Ромка, снова вертя плечами и набычиваясь, — дэбил, что ли? Мироздание какое-то приплел.

— Потише, — рассеянно призвала Манечка, — а то перепутаю дни с параграфами, будете у меня весь учебник сдавать в октябре.

Женька перекосился на стуле, стараясь краем глаза увидеть сидящую, как в кабинете физики, Местечко. Опять одна, потому что за этой партой Танька еще Степушкина, она заболела. Шея заныла от напряжения. А Капча повернулся весь, заржал, подмигивая новенькой.

— Уже успел, а? Хотел значит, попасть в прелестное местечко! А не вышло.

— Михин, — механически определила Манечка, не поднимая завитой головы.

За окнами ярился солнечный ветер, тащил по бледному небу прозрачные пряди облаков, шуршал тополиными листьями — тут, на третьем, только макушки видны, носит их по воздуху, как будто оторвутся и исчезнут.

— Пф, — фыркнул Емец, — прелэстное, ага. А между прочим, гусь свинье не товарищ.

Замолчал, видимо, пытаясь сообразить, что такое сморозил. Женька скривился от сердитого стыда за идиота. Ну, что он мелет? Причем тут. Хотя Ромка известный придурок, не зря так любит всех обзывать дебилами. И эдак культурно — через «э». Любимая буква.

— И кто ж у нас гусь? — громко удивился Капча, наваливаясь на плечо Женьки так, что тот поневоле повернулся, хотя совсем не жаждал смотреть в широкое лицо новенькой, покрытое пятнами легкого загара, смешанного с бледными веснушками. С этой еще еле заметной улыбочкой, не поймешь, то ли она смеется над всеми, то ли глазки строит.

— Ну, я ж тебе не свинья, — с достоинством ответил Емец, откидываясь на легком стульчике и скрещивая на тощей груди руки, — так что…

Ветер взвыл, окно распахнулось, в секунду пронеся мимо лица Ромчика треснутую раму, а в открытый проем влетела огромная ветка, обрушиваясь тучей шелестящей листвы на обе задние парты.

С воплями все повскакивали с мест, отбегая подальше, потом рванулись обратно, к торчащим гибким веткам, тянули шеи, пытаясь разглядеть в месиве сушеной листвы орущего Емеца, который беспорядочно махал ногами — мелькали только узорчатые подошвы, да временами показывалось в листьях смертельно бледное лицо с вытаращенными глазами.

— Господи, — тонким, пронзительным до визга голосом крикнула Манечка и, презрев опасность, кинулась в самую гущу, спотыкаясь о невидимую парту и водя руками, словно искала в луже утонувший кораблик, — Ромочка, детка!

Но Емец, барахтаясь в переплетении ветвей, никак не мог встать, приподнимался и снова падал на спину. Взмахнул рукой, цепляясь за протянутую руку классной, и увлек ту за собой, оставляя на виду только спину, обтянутую полосатым платьем, и взъерошенные кудряшки.