Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Перестань, — сказал кто-то. И коротко рассмеялся.

«Сказала», поправил себя Женька, застыв с краем шторы в потной руке. Девчонка какая-то.

Ну, нечему удивляться, на весь дом остались у подъездов две лавки. Еще и поэтому он не переселяется на тахту, понял Женька, тут сильно слышно летом, как они зажимаются, хихикают и матерятся, иногда очень громко. А иногда совсем тихо. Подслушивать он не любил, особенно такое. После сильно противно было, а еще — паршиво, что у кого-то там с девками что-то происходит. Ясно, что. А он сидит, как дурак. Один. Хотя, конечно, и целовался уже, и все такое. Бухали вместе. Даже один раз кажется, было что-то, только он нифига не запомнил, праздник был, нажрались джин-тоника. Кому сказать — засмеют же.

Ветер все не возвращался. Издалека лаяла собака, и как сумасшедшие, сверчали августовские сверчки.

— Да чо ты, — лениво удивился мальчишеский голос, — нормально сидим. Давай.

— Отстань, — перебил его первый голос. И снова этот смешок.

— Тебя как зовут? Че-го? — на тихий ответ парень явно возмутился, но наезжать не стал.

И Женька понял почему, сглатывая пересохшим горлом, — девочка снова усмехнулась. Чего она хочет-то? Уйти, так встала бы и ушла! А если будет так хихикать, он все равно ее не отпустит. Серега Дача. Первый гопник на квартале. Он на этой лавке часто зависает (вот еще причина, почему Женька перебрался на диван). И девки с ним всякие. Иногда такая же шваль, а иногда совсем вроде нормальные девчонки. И что находят в нем, козле?

Однажды в сети Женька наткнулся на форум, не сразу понял, что там болтают друг с другом всякие уголовники. Читал, морщась и вздергивая такие же, как у матери, густые светлые брови, недоумевая — они это что, всерьез? Какие-то парни, густо матерясь, рассуждали о том, как липнут богатые дамочки к альфачам, и поучали друг друга, как риал альфач должен себя вести с телками. Постили фотки, на которых — бритые наголо самцы с татуированными бицухами. Женька бы и не поверил, что такое и вправду есть, если бы не лавка под его собственным окном.

— Ах ты, мелкая тварь, — почти нежно пропел хрипловатый голос Сереги Дачи, — думаешь, меня динамить можно? Мое пиво пила? Я тебе, как положено, цветочки купил. Ты шо думаешь…

И продолжил воспитывать, перемежая фальшиво ласковые слова угрожающими матерками.

Женька замер, боясь услышать испуганный голос в ответ, или еще — начнет звать на помощь. Можно, конечно, прикинуться, что его тут вообще нет, но самому потом будет фигово. И тут же мелькнула трусливая мысль, про — сама виновата, лезут сперва, потом думают. Но еще не додумав ее, он дернул штору, в полной темноте, потому что смартфон давно отключился под теплым кошачьим боком. Сунул голову к самой сетке и внезапно для себя закашлял мерзким противным кашлем, перемежая приступы оханьем и отхаркиваньем.

— Деточки, — прохрипел, раскашлялся и, громко харкнув, повторил, — деточки, я там ингалятор уронил, и, это… мочеприемник.

И вдруг, в наступившей тишине заорал, не заботясь, что услышит и прибежит мать:

— Па дикимм степямм забайкалля! И хде золота рыщут ээ… мешки!

Передохнул, чтоб не сипело в горле. Крикнул еще громче:

— Клеопатра, мать твою! Хлеба купила? Какого хрена сидишь там! С хрен знает кем?

Сверчки примолкли, но тут же завелись снова. Женька в отчаянии снова открыл рот, уже совсем не зная, что завопить. Но вдруг снизу, из-за черных кустов шиповника и бирючины раздался тот самый голос, преувеличенно нежный и послушный:

— Купила, дедуля. Уже несу.

И обращаясь к онемевшему Сереге, печально пояснила:

— Это дедушка мой, Айседор Дунканыч. Надо идти, а то начнет махать шашкой, у него с войны осталась. Еще выскочит.

— Больной, что ли? — настороженно уточнил Серега.

— Из дурки вчера вышел. А еще туберкулез у него. В открытой форме.

Голос примолк, словно чего-то ожидая. Женька, надеясь, что понял все правильно, прижал лицо к сетке и омерзительно закашлял, хекая и стеная.

На слабо освещенном тротуаре показалась сутулая тень. Серега сплюнул на асфальт, выпрямился и, поворачивая к оставленной лавке белеющее в сумраке лицо, с угрозой пообещал:

— Я тебя еще найду. Попозже.

Ушел, шаркая резиновыми шлепками. Женька уцепился за подоконник и почти расхохотался, подумав про Серегу — альфач. В резиновых черных тапках.

Высоко, где еле видно переливались летние городские звезды, зашуршал ветер, качая черные макушки тополей.

— Спасибо, — прошелестел за шиповником мягкий, как тающее мороженое, голос. И засмеялся, но смех был совсем другим, не тем, которым она смеялась Сереге, когда будто сама подначивала его.