А значит, мир второй попытки должен безо всего этого обойтись. Правда, не обходится. Правда, восхождение человечества в общем и целом повторяет прежний путь - и дело здесь не в отсутствии должного воображения у писателя, а в его внутренней честности. За пять тысячелетий, минувших после катастрофы, медленно, но неуклонно возрождаются технологии. И отнюдь не только у поклонников Нечистого. Как ни примитивно в этом отношении общество республики Мете, но и оно мало-помалу осваивает кое-какие технологии. В конце концов, Иеро отправляется на поиски не чего-нибудь, а символа высших наших сегодняшних научных и технологических достижений - компьютера. Увы, и при второй попытке окончательно свернуть со старой дороги человечеству не удается - и это в какой-то мере делает противостояние между священниками Аббатств и адептами Нечистого искусственным.
Да, конечно, человек - в отсутствие техники - развил в себе всяческие экстрасенсорные способности. Но это, прямо скажем, достаточно общее место представлений НФ о нетехнологическом пути развития. И хотя описано все это у Ланье достаточно ярко и вкусно, однако не зря же американская критика фантастики в этом смысле ставит его на одну доску, скажем, с упоминавшейся уже мною сегодня Мэрион Циммер Брэдли. И, разумеется, не в этом заключена главная притягательность мира второй попытки.
Но чем же все-таки - вернусь к самому началу - так магически влекут все эти описания посткатастрофического мира’ Да прежде всего тем, что людей в нем мало. Это не только снимает мальтузианские проблемы, но еще и придает почти непредставимую сегодня ценность и значимость каждому индивиду. В мире, лишенном сегодняшних жестких границ, где связи между людьми могут быть сколь угодно тесными и прочными, но не зажимают при этом в тиски едва ли не ульевой цивилизации, человек может стать кем и чем захочет- героем и отцом-основателем, он обладает гораздо большим числом степеней социальной свободы. Вот здесь и кроется главная притягательная сила подобных романов. И не только посткатастрофических, но, пожалуй, и большей части фэнтези и сайнс-фэнтези вообще - кое-кто из писателей, на этих литературных нивах подвизающихся, признается в том с полной откровенностью. Это ведь прекрасное ощущение свободы - жить и действовать в мире, пусть во многом непонятном, пусть отнюдь не благостном, но где все зависит только от тебя самого; ты бросаешь вызов - и ты же вызовы принимаешь; ты часть человеческого сообщества, но не пресловутый винтик социального механизма. И, творя деяния героя, писатель переживает это сам.
А с ним - и мы с вами. И знаете что? - Мне это, грешным делом, очень и очень по душе.
А вам?
Андрей БАЛАБУХА
Солайтер - отшельник, любитель уединения
Утенок Дональд в матросском костюме (прим. перев.)
Слова Атрея, героя одноименной трагедии Акция (римский трагик, 170-90 гг. до н.э.). По свидетельству Светония, были любимым изречением императора Калигулы. - Примеч. пер.
Кадуцей - обвитый двумя змеями магический жезл Гермеса; в эмблеме, которую носили священники-метсы, жезл больше походил на копье. - Примеч. пер.