Марина Эльденберт: Мятежница

— Чтобы он не достался вам.

— Заодно лишила магии все княжество. Совсем из ума выжила баба.

Лезвие исчезло, меч вернулся в ножны. А я вздохнула глубоко-глубоко, будто не дышала до этого вовсе.

— Альферц, забирай девчонку! — приказал Мрак. — Она здесь единственный трофей. А старую ведьму и это трухлявое бревно сожги.

— Нет, — тихо охнула я. — Нет!

Артанец повернулся ко мне спиной, и я взвилась в воздух. Рывком бросилась на него.

Меня резко перехватили, развернули и прижали спиной к каменной груди. Огонь расступился, позволяя пройти, жесткие пальцы сжали подбородок, заставляя меня смотреть на Древо. И на то, как в руках магов рождается пламя. С губ сорвался всхлип, я крепко зажмурилась, чтобы не видеть этого ужаса.

— Смотри, фрейлина, — прошипел Мрак. — Смотри, иначе это ждет каждого, кто остался в замке.

— Чудовище! — выдохнула я.

Высушенная, лишенная магии родника древесина мигом вспыхнула, превращая дерево в огромный костер. Точно так же Мрак сожжет всю Нифрейю: уничтожит мою родину, подомнет под себя, как десятки других народов, если я не найду князя Брока. Мысль об этом отрезвила: я перестала вырываться, расправила плечи в стальных тисках его рук.

Не сопротивлялась, даже когда меня грубо толкнули в сторону боевого мага. В ледяном взгляде я прочитала свой приговор, но лишь вздернула подбородок. Ее светлость умерла, чтобы я могла жить, чтобы мы все могли жить, и я сдержу обещание.

Чего бы мне это ни стоило.

Меня привели в княжеские покои, швырнули на стоявшую у стены кровать. Воздух вышибло из груди, но я извернулась и схватила подсвечник. Артанец с уродливым шрамом через всю щеку прошелся по кругу, проверил окна. В камине резко вспыхнуло пламя, и руки сильнее сжались на металлической ножке, особенно когда маг обернулся и скользнул жадным взглядом по моему телу. В горле запершило от отвращения.

— Что смотришь, артанец? — процедила сквозь зубы. — Хочешь опередить своего князя?

Маг осклабился, металл в ладонях раскалился в одно мгновение.

Проклятье!

Я, зашипев, отшвырнула подсвечник, и он с грохотом ударился о пол. Артанец отвернулся и направился к выходу из спальни. Внутренний засов ждала та же участь, что и подсвечник: сейчас он горел ярче, чем пламя в камине. Скрежет возвестил — меня заперли снаружи.

Осторожно приблизилась к двери: оттуда не доносилось ни звука.

Идиотка! Какая же я идиотка. Нужно было выждать в саду до утра… К счастью, на этот раз удача не оставила меня. Боги, могла ли я даже помыслить, что из всех спален замка Мрак выберет именно покои ее светлости?

Морщась от боли в ладонях, зажгла свечи, чтобы лучше осветить комнату. С чего начать? И сколько у меня времени? Какого проклятого не спросила у этого огненного уродца? Нет, все правильно, не стоит искушать судьбу. И так понятно, какой бы могущественной ни была армия артанцев, прорыв через Врата Ортоса их истощил. Без волшебного родника восстанавливать силы придется самыми обычными способами: отдыхом и едой. У меня есть время, пока Мрак и его псы будут набивать брюхо.

Все переворачивалось в груди от одних лишь воспоминаний о ледяных глазах. Монстр, самый настоящий монстр.

Я вернулась к двери и двинулась вправо, прощупывая стены, пытаясь сдвинуть все крючки и выступы, что попадались на моем пути. Искать потайной ход вручную — безумие, но выбирать не приходится. По крайней мере, я знаю, что он существует.

Раньше комната не вызывала у меня трепета, сейчас же повсюду мерещились призраки. По балдахину метались тени, они же плясали на гобеленах. Черными глазницами уставились в беззвездную ночь узкие высокие окна.

Жар от камина согревал, но я не могла унять дрожь. Вздрагивала от каждого шороха, опасаясь, что отмеренное мне время вот-вот закончится. Представляла, как дверь откроется и в покои шагнет Мрак.

Хотелось кричать от бессилия, но я лишь сжала кулаки и перешла к камину. И тут же отпрянула, натолкнувшись на свое отражение в зеркале над каминной полкой.

Мои волосы посветлели и теперь напоминали золотую кору Древа. Не только волосы, но и брови. А широко распахнутые глаза даже в полумраке отливали зеленью. Печать родника изменила меня до неузнаваемости.

Впрочем, теперь все изменилось. Не будет ни уютных вечеров в гостиной, ни долгих разговоров наедине. Ее светлость больше никогда не позовет меня почитать вслух или просто развлечь беседой, смягчить дар, когда он становится особенно невыносимым.