Рина Море - Огонь и Ветер [litres]

А иногда летела на север, к отцовскому замку, где кружила, крича, с безнадежной тоской вызывая его душу, а потом бросалась в океан, яростными ударами волн разбивала кулаки о скалы. Старый смотритель маяка что-то чувствовал – он часто бодрствовал ночами с книгой у зажженной масляной лампы.

– Здравствуй, – всегда говорил он мне. – Что нового в большом мире?

Я отвечала как могла – запахами с цветущих полей альмила, ворохом желтой листвы в окно, стуженым зимним холодом. Потом смотритель заболел, но по-прежнему оставался одинок. Почти не вставал со своей узкой, неудобной кровати. Я старалась утешить его боль – пела, приносила цветы к кровати, гладила седые кудри. Мне казалось, мое общество давало ему хоть какое-то облегчение.

– Здравствуй. Наконец-то я могу тебя видеть, – еле слышно, сухими губами сказал он в ночь, когда умер.

Я пыталась уговорить его лететь со мной. Начиналась весна. Поля альмила были изумительно прекрасны. Но он только грустно качал головой. Он таял, как обрывок светящегося тумана. На кровати остался лежать худой старик с широко раскрытыми застывшими глазами, из которых медленно уходил цвет.

Больше я на маяк не заглядывала. Зато по-прежнему любила море. Дурачилась с водными. Моряки меня узнавали. Они народ чуткий, и многие – ветренники. Иногда меня заносило за море, к бескрайним песчаным просторам, по которым брели караваны уставших людей, и дальше – к замкам и лачугам, похожим на наши и в то же время совсем другим, и дальше, к знойным и влажным лесам, полным престранных животных, а в глубине тех лесов, затянутые паутиной и лианами, дремали в безвестности заброшенные дворцы каких-то позабытых королевств.

Я была на лугах Гриарда, играла с гривами единорогов, я поднималась к самому небу, барахталась в облаках и качала на руках каждую из семи лун. Ае – обжигающе-горячая, Лум – твердая, колючая, Юта – нежная, теплая, с длинным шлейфом – ароматом атмосферы. Кто не был там, где бывала я, тому не понять, чего меня хотят лишить.

Девятнадцать – это очень много. Зрелая, вошедшая в силу стихия сражается с браслетом. Жить становится больно. Так мама рассказывала. Были, говорят, случаи, когда девушки даже с ума сходили. Но я-то браслет расстегнуть могу в любой момент, спасибо папе! Сбежать бы. Назваться человеком, затеряться среди людей. В нашей Империи не выйдет – саган сагана всегда узнает, но за морем, где пески, караваны и бело-желтый, как из воска, ажурный дворец… Мама надо мной смеялась, а когда поняла, что я всерьез, – испугалась.

Я не боли и безумия боюсь, а правосудия. Только мужчинам-саганам, смертным любовникам Богини, дозволено венчать себя стихией. Среди земных дев у Нее не может быть соперницы, или велик и неукротим будет ее гнев. Только на одну ночь в своей взрослой жизни сагана имеет право снять браслет и получить власть над стихией. В ночь, когда девушка становится женщиной. Считается, что тогда Богиня снисходит в тело девы, благословляя ее любовника.

Верую ли я? Гораздо важнее, что веруют другие. Если кто-нибудь узнает, как много раз снимала я браслет… Меня привезут в Ильтсар, горный храм под открытым небом, с заломленными за спиной руками выведут на центральную площадь, где в канавках между серых камней засохшая кровь, которую никогда не смывают. Палач особым изогнутым клинком вскроет мою грудь, чтобы душа-стихия легко и без препятствий воспарила в небо. Так делают, и когда девушка, не найдя жениха, сходит с ума – другого средства избавить сагану от мучений нет. Но это бывает очень редко – обычно всегда находится герой, решившийся спасти бедняжку браком.

Брак. Иного пути у саганы нет.

За последние годы я так хорошо научилась не думать о будущем, что была почти счастлива, проснувшись на рассвете, – сегодня я увижу столицу! Один день можно побыть беззаботной девочкой, которая пойдет гулять по самому прекрасному в мире городу и выбирать платье для бала. Когда тебе девятнадцать и впереди первое в твоей взрослой жизни путешествие и первый бал, очень хочется быть просто счастливой! А с завтрашнего дня, я дала себе зарок, начну готовиться к побегу. Месяц у меня есть, может, даже больше. Из нашего дома убежать за море было бы легче, и даже маму можно заставить смириться с моим решением. С другой стороны, море и порт, в который приходят корабли со всего мира, совсем близко. А еще я умею летать – отец научил, – хоть десять лет уже не пробовала.

– Доброе утро, бабушка. Мне очень понравилась комната, которую вы для меня приготовили. Спасибо!