Дмитрий Манасыпов - Алая ярость [СИ (не окончено!)]

Ему выпал шанс сменить относительно вольную жизнь на постоянный найм. Хозяин у Освальда появится такой, что не знаешь — радоваться или нет. Главный шпион Безанта в Срединных землях, один из трех людей, имеющих право давать распоряжения вездесущей Огненной палате, пусть и постоянно остающийся в тени. А работенка-то оказалась, ай-ай, не каждый возьмется. А он, подумав, взялся. Так было правильно, пусть и глупо. Для многих — просто глупо.

Что-то странное происходило в мире, что-то не очень хорошее. Сто лет назад, если Освальд правильно помнил услышанное, прочитанное и даже увиденное, пусть и в виде развалин, церковь Мученика и Безант практически стерли с лица земли большую часть имеющейся магии. И не только ее.

Любое учение, признанное ересью, любой местный божок, любая бабка, кроме лечения коров занимающаяся чем-то еще — вырубались, сжигались и забивались насмерть. Освальду уже доводилось слышать про кровавых псов, давивших инакомыслие и уничтоживших великие культуры, спаливших дотла чудесные образцы архитектуры прошлого. В основном так-то вот рассуждали зажравшиеся и богатые жители крупных городов, замков с целыми стенами и владельцы родословной длиною поколений в десять, самое малое.

Там же, где охотник за головами проводил времени куда больше, на разбитых временем и очередной войной старинных мощеных дорогах, торговых путях, проложенных тысячами колес и копыт, едва заметных тропах и тропинках, за невысокими частоколами глухих деревень, в полуразрушенных небогатых поместьях и городках, где пьяная драка становилась побоищем, думали иначе. И говорили тоже.

Здесь хорошо знали цену ночной тишины, спокойствия и страха, продирающего до костей, лишь на землю спускается темнота. Тут не вспоминали о красоте статуй в Твинн-Эйле-Блоод, земле квельдов, пропавших в одну неделю. Нет-нет, жители лощины, освобожденной от вековых зарослей черных вязов, лежащей у подножья Синих гор, до сих передавали тихим шепотом другое.

Про костры, поднимавшиеся огнями до середины деревьев, костры, наполняющие округу запахом паленой кожи и волос, сладковатым ароматом печеного человеческого мяса. Про сетку-покрывало, скрывающую, до поры до времени, темную бронзу фигуры Эйле, матери и супруги богов-близнецов. Покрывало менялось каждое солнцестояние, а надлежало его делать из волос девушек, чистых и нетронутых. Причем волосы должно было снимать вместе с кожей… и на живую.

А сам он, после тварей Волчьих оврагов, Мясника и встреченного подменыша троллей, как-то незаметно занял сторону тех самых кровавых псов. Все просто и незамысловато, на самом-то деле. Люди, пусть и не все, были охотнику за головам ближе и дороже. Вот потому Серый, старый-добрый и уже уставший его жеребец, неторопливо шел вдоль постоянно видимой серо-зеленоватой полоски моря.

В этих краях Освальд еще ни разу не работал. Хотя многое и казалось знакомым. Свежий, чуть горьковатый воздух с моря, неприятный запах от груд рыбьей требухи, гниющей у сараев для разделки и засолки. Крепкие, кряжистые люди, безусые мужчины с широкими бородами, полощущими по ветру. И женщины, широкобедрые, с сильными руками, в штанах из рыбьей кожи под теплыми шерстяными юбками. Высокие сапоги и широкополые, низко надвинутые шляпы у каждого и каждой, нож на поясе, шрамы от крючков, лопнувших сетей и ударов морских обитателей на лицах, выдубленных ветром, солью и морским солнцем.

Вдали, посередине залива, постоянно скользили взад-вперед два больших шлюпа, идущих на парусах. Весла в уключинах тоже виднелись. Ветер трепал белое полотно с красным солнцем Безанта. Гриф нисколько не обманул по поводу осторожности наместника, сейчас старающегося исправить допущенные оплошности. А народ, живущий по берегу, боялся, это бросалось в глаза на всем трехдневном пути.

Вчера Освальд остановился в большой деревушке, у которой заканчивался большой ухоженный тракт, и начиналась полоса проселка, идущего по дюнам и петляющего вдоль всего побережья.

Удивляться рыбе на первое и второе не приходилось. Тем более и готовить ее здесь умели. Пока охотник ложкой хлебал густую похлебку, в которой плавали разваренные куски какого-то местного морского чуда, к нему успел подсесть староста. Не спрашивая, налил себе и гостю крепкой, на перце и травах, водки. Освальд не отказался, махнул ее залпом, прислушиваясь к ощущениям.

— Здравствуй, мил человек. — Голос у рыбака оказался под стать крепкой массивной фигуре, густой и чуть хрипловатый. — Далеко ли путь держишь через наши края?