Фрэнсис Хардинг: Хроники Расколотого королевства

Брехун — громадный черный пес с длинной шерстью и вислой мордой: когда он лает, брыли мотаются из стороны в сторону. Лихой — поджарый, как волк, и прыгает не хуже своего дикого собрата. Такой вполне догонит оленя.

Оба пса принадлежали магистрату, считались общественным достоянием и по ночам охраняли Нижний Чог от незваных путников. Мошка не раз видела их при свете дня, но сейчас внутри всё переворачивалось от мысли, что в любой миг здоровенная тварь может выпрыгнуть из темноты.

Что это было? Ветер шевелит ветви куста, или там притаился зверь? Кажется, и впрямь видна длинная хищная морда, блестящие глаза…

Мошка подхватила Сарацина и подняла над головой. Гусь расправил крылья и взмахнул несколько раз, пытаясь взлететь, но Мошка крепко держала его за лапы. Когда она снова прижала птицу к груди, звериная морда в кустах исчезла.

Чогцы относились к Брехуну и Лихому с суеверным страхом. Местные жители вообще были очень суеверны, они боялись даже кузнеца, якобы тот знается с нечистой силой. Кузнец, в свою очередь, боялся воющей вдовы, та боялась магистрата, а тот боялся двух жутких псов.

Но все без исключения — и Брехун с Лихим в том числе — боялись Сарацина.

В наступившей тишине Мошка расслышала отдаленный шум водопада. А еще до нее долетел слабый голос:

— Полумертвый от голода, лишенный достоинства и брошенный на волю стихий…

Самый большой булыжник во дворе магистрата назывался Позорным камнем. Был он десяти футов в высоту, а формой походил на седло. Долгие века к этому камню приковывали сварливых жен и своевольных дочерей, выставляя их на всеобщее осмеяние. Их имена были выбиты на камне вместе с описанием провинности. Например, «Подёнка Хаксфизер, изжалившая мужа змеиным языком» или «Глотка Снатчел, за беспримерное и неугомонное прекословие».

Края у Позорного камня были неровные, Мошка без особого труда взобралась наверх, откуда как на ладони увидела камень. Рядом поник головой прикованный человек.

Он был довольно упитанным, камзол с блестящими пуговицами едва не лопался на широкой груди. То, что металлические пуговицы он отполировал до блеска, выдавало городского франта. Изящный камзол выглядел грязноватым и помятым, что вполне естественно для такого положения. Рядом в грязи валялись бобровая шапка и парик.

Положение человека было жалким, но он все равно сохранял своеобразное величие. Одной рукой он закрывал лицо, другую грациозно отставил в сторону. Подбородок свисал из-под руки тяжелыми складками, а полные губы были брезгливо поджаты. Человек все время вещал в нарочито театральной манере, будто собственный голос оставался ему единственным утешением.

— Даже раньше, чем пародия в трех актах увидела свет…

Человек тяжело вздохнул и провел рукой по всклокоченным волосам, после чего снова прикрыл ладонью глаза.

— И вот таков конец Эпонимия Клента, оставленного на растерзание диким гусям и прочим лесным тварям…

Внезапно человек умолк и уставился на Мошку распахнутыми глазами.

— Скажи, ты человек?

Уместный вопрос: Мошка была с ног до головы перемазана ржавчиной, сажей и лишайником, к одежде пристали голубиные перья.

Она лишь кивнула.

— Чего тебе надо?

Мошка уселась на камне поудобнее, свесив ноги, и сказала:

— Мне нужна работа.

— Боюсь, суровые обстоятельства лишили меня финансов, а заодно и благородной возможности… Ты сказала, работа?

— Да, — кивнула Мошка. — У меня есть ключи от кандалов, и я тебя освобожу, если дашь мне работу и возьмешь с собой.

— Забавно, — усмехнулся Клент. — Дитя желает покинуть это гостеприимное место.

Он обвел взглядом деревья, покрытые мхом, белесые валуны и холодные силуэты домов вдалеке.

— Я хочу увидеть мир, — сказала Мошка, решительным кивком подкрепляя слова. — И чем скорее, тем лучше.

— Ты хотя бы представляешь, каким ремеслом я промышляю?

— Да, — сказала Мошка. — Ты обманываешь за деньги.

— Ага… Вот как? Дитя мое, у тебя в корне превратное представление о мифотворчестве. Я — поэт и сказитель, я слагаю баллады и саги. Да не впадешь ты в заблуждение, подменяя искусство воображения простецким плутовством. Я — маэстро тайной словесности, игры смыслов, сладкозвучной магии слов.

«Мифотворчество, — думала Мошка, — сладкозвучная магия».

Смысл этих выражений от нее ускользал, они чудились ей полными волшебства. Она запомнила их, словно дала имена незнакомым кошкам. Слова, слова, чудесные слова. Таящие ложь.