Дмитрий Владимиров: Красная книга начал. Разрыв [litres]

Сатхи вскочил упруго, разворачивая функцию в длинный тонкий меч. В другой руке сформировал щит со множеством отверстий, чтобы ослабить сопротивление воздуха. Отскочил, встав между искаженным и дворянином, успел заметить, как на арену вырвалась черноволосая и как на ней повис толстячок, не пуская в бой.

Данте, отбросив лук, пытался удержать извивающуюся девушку, повалил ее, накрыв тяжестью своего тела, буквально в шаге от очередной ловушки.

Выскочившая из-за колонны Кара послала в полет два тонких кинжала. Закрутилась, поднимая маленьким вихрем пыль, из которой полетели новые смертельные подарки.

Механик вновь уклонился. Снаряды, которые посылала девушка, он даже не пытался перехватывать, толкнув босыми пятками арену от себя, он бросился на жнеца, раскручивая в кистях ножи. Тот встретил его вращением щита, из которого внезапно вырастали тонкие шипы необычной остроты и твердости. Широкими взмахами длинного меча жнец заставлял Механика держать дистанцию и оставлял цель вне досягаемости клинков мастера. Калинич закружил, нырнул под выпад, покатился, отбитый щитом в сторону девчонки, подсекая в перекате ее ноги, но добить не успел. Пинок в голову смазался из-за пронзившей его насквозь пики, в которую жнец преобразовал функцию.

Решившись, Калинич, не пытаясь даже сняться с острия, понимая, что не успеет, сосредоточился на ихоре, отправил его тягучей волной по древку.

Жнец вскрикнул, развеяв функцию, попытался сформировать барьер, но не успел: ихор, как живое существо, словно еще одна рука, вырывался из груди Механика и рвал и разъедал плоть жнеца, разбрызгивая обильные фонтаны настоящей крови. Механик прижался к жнецу, укутывая его, как покровом, в ихор.

– Ну, что ты теперь скажешь? Сумеешь ли взыскать долги? – выдохнул Механик, обнимая сухощавого жнеца, чувствуя, как под его руками трещат и ломаются кости.

– Не сомневайся, – выдохнул Сатхи, зацепившись функцией за душу. – Долги надо отдавать, – произнес он чуть слышно, выпуская с дыханием поток крови. Функция уже пела, зовя душу Механика за собой.

В тот момент, когда измененный схватил его, жнец понял, что с прошлого раза душа твари претерпела изменения. Это было невероятно, но засохший куст выпустил зеленый побег с маленькими, еще слабыми листочками. Зацепившись за эту неправильность, за полуожившую душу, Сатхи смог заставить функцию петь. Он звал за собой, ощущая, как душа жаждет избавиться от бремени, жаждет вернуться в мир. Странно, но ее словно звал кто-то еще, кто-то, неразрывно связанный круговоротом.

Окутав функцией само естество искаженного, жнец прочел и имя: «Виола».

Как парадоксально, именно то, что могло возродить душу твари, именно то, что могло вернуть ее в мир и в круговорот, сейчас привело тварь к поражению.

Зацепившись за любовь, которой нет места в искажении, жнец звал и звал, не решаясь тянуть. И душа отозвалась, двинулась за ним. Сейчас было легко провожать ее в мир, не нужно было рвать ткань реальности.

Жнец чувствовал, как умирает и его собственное тело, разрываемое силой шингов. Значит, он проводит искаженного сам, покажет ему путь.

«Виола», – тонко запела уходящая душа.

Жнец почувствовал боль от разлуки, боль и тоску по девушке, которая никогда не дождется своего любимого. Никогда не узнает, как и куда он ушел. Не узнает, почему не вернулся. Сломили ли его волю обязательства, или одолел враг, бросил ли он ее, отринув чувства, или, может, не было этих чувств, может, все ложь, и те короткие мгновения счастья, что выпали на долю ее – суть обман.

Жнец потянул за это горе и боль, обрывая все связи с реальностью и с телом, оставшимся на желто-сером песке. С телом, что сначала рассыплется сверкающей в закатных лучах солнца пылью, а вскоре и вовсе развеется, будто его и не существовало вовсе.

Зашевелился на песке юноша, подполз к бесчувственному телу Кары. Обнял девушку, пристроив ее голову у себя на груди. Уставился неверяще в мертвые глаза Страты, с лица которой так и не сошла та загадочная улыбка, возникающая, когда девушка смотрела на Альбина.

Протопал мимо, чудом не попав в капкан, Данте, поддерживая за локоть посеревшую лицом от горя черноволосую. Склонился над Стратой, прикрывая ее веки. Растерянно и испуганно взглянул в глаза другу.

А тот все так же невидяще смотрел перед собой.

Закатное солнце вновь окрасило камни колизея багровым. Сегодня этот цвет был к месту.

Кара очнулась, присоединившись к страшному молчанию.