Дмитрий Владимиров - Красная книга начал. Разрыв [litres]

Мысленно приказав себе проснуться к концу утра, Механик выключил по очереди все рецепторы тела, поставив их на автономное функционирование – эдакий сторожевой режим. Теперь он мог отдыхать, но при приближении опасности должен очнуться мгновенно и быть готовым действовать сразу.

Пробежав, последний раз тонкими, длинными пальцами с заботливо втянутыми когтями по тугим канатам спинных мышц, Фаара, низко рыкнув, замерла на мгновение.

По телу Сатхи прошла волна дрожи. Веки затрепетали, но, к счастью, он, как всегда, совладал с собой, не показав золото глаз.

Фаара с облегчением выдохнула. Вряд ли она сумела бы сдержаться. Ограничения никуда не делись, но, в очередной раз обманув свою природу, она сумела убедить себя, что Сатхи спит, а значит, он – не жертва, не добыча. Волны ярости и нежности, любви и жажды крови накатывали, сотрясая тело. Но она еще могла с ними бороться.

Предзакатное солнце мягко светило в распахнутое окно, еще обжигало кожу, усыпляло желания. Но Фаара уже чуяла в воздухе запах приближающейся ночи. Уже пробуждались древние и страшные инстинкты. И в теле Сатхи она тоже чуяла изменения.

Еще чуть-чуть, еще немного, и кошмары начнут просыпаться. Еще чуть-чуть, и древние враги проснутся от дневного сна и, несмотря на вековую любовь, вцепятся, покатятся, роняя капли густой черной крови, разбрасывая куски мяса.

Но еще не время. Еще можно, мурлыкнув, прижаться к коже любимого, еще можно обнять его тело, вдохнуть легкий, но терпкий запах, еще не ночь…

Сатхи терпеливо ждал. Никто не скажет, чем окончилось бы их противостояние на самом деле. Кто выжил бы в этой схватке? Но проиграли бы оба.

Много лет назад, люди не умеют сосчитать столько лет, два монстра встретились, чтобы убивать. На краткий миг путы безумия спали с их глаз. Тогда они разошлись в ночи, чтобы, притупив жажду дневным светом, сойтись снова, навсегда. Или пока естество не возьмет верх над одним из них. Почти как люди, почему не люди? Почему нельзя просто жить, просто умереть?

Каждую ночь, после жатвы, Сатхи напитывался светилом, до боли, до бессилия, чтобы днем иметь возможность прикоснуться, вдохнуть, ощутить. Но никогда, после той ночи он не видел любимую, потому что никогда не рисковал ее разумом.

Тяжело вздохнув, Фаара лизнула его в шею и легким прыжком покинула ложе.

Сатхи не двигался, он знал, что еще минуту она будет наблюдать, бороться с желанием разорвать его на клочки. Бороться с желанием рискнуть и встретить его взгляд. Монстры тоже умеют любить, но, во имя Тьмы, как же это больно…

Немногим позже Сатхи спешил в другую часть города. Сегодня ночью время жатвы, но только сегодня он сам выбирает жертву. Сегодня он еще свободен.

Дверь кабака распахнулась, впуская во влажное нутро, пахнущее дымом и кислым вином, молодого щеголя.

Его крысиные усики, словно приклеенные к бледному лицу, брезгливо вздрогнули. Тонкий аристократический нос, уместный больше на девичьем лице, пополз вверх. Взгляд голубых глаз, впрочем, уже изрядно замутненный обильными возлияниями, как магнитом притянуло к дальнему углу, где за составленными в пару столами шла азартная игра в карты.

Зажатой в руке вычурной шляпой с плюмажем из золоченого пера и мелкими рубинами по тулье гость хлопнул по бедру и неестественно твердой походкой отправился к игрокам.

Те, заметив богатую жертву, поспешно уступили ему и место за столом, и место в игре.

Холеная кисть метнула пару звонких кругляшей в банк. Тонкие пальцы атакующей коброй цапнули лакированные пластинки карт. Усики дернулись, и игра началась.

Мало кто запомнил самого щеголя. После людишки вспомнят его усики, его словно присыпанные мукой, собранные в дворянский хвост волосы, его быстрые нервные пальцы и тихий голос, слишком часто упоминавший шикарную шляпу.

Ею он клялся, ею божился, ее призывал в свидетели, ее же поставил на кон после того, как выгреб из карманов даже завалившуюся медь и снял с руки печатку с багровым камнем. Ее и потерял, когда хохочущий в восторге от своей удачи рыжий боров, уже нацепивший печатку на мизинец, нахлобучил роскошный убор на свои патлы. В гневе поднялся и убрался уже без хмеля во взоре.

А ближе к утру на втором этаже кабака, поделив с подельниками добычу и отсыпав долю хозяину, вдруг забился в конвульсиях рыжий здоровяк, слишком любивший цеплять на свою тушу трофеи, взятые в игре или на нож.