Пол Стюарт - Проклятие ночного волка [litres]

Я разорвал конверты. Все шесть.

Вместе с содержимым… Я превратил их в крошечные клочки, которые теперь, стоя на краю крыши, держал в сложенных ладонях. А потом я бросил их на ветер. Они кружились в воздухе, словно перья над болотом после меткого выстрела охотника.

Я опять присел, вытащил из кармана куртки шесть новых конвертов, шесть подписанных от руки карточек и шесть стеклянных пузырьков с тёмно-зелёным содержимым. В каждый конверт я вложил по карточке и по закупоренному пузырьку, затем написал на каждом конверте имя и адрес. И отправился по первому адресу.

Они кружились в воздухе, словно перья над болотом после меткого выстрела охотника

Мне показалось, Лили Вагстафф ждала меня.

– Вы от милого доктора Кадуоллэдера, правда? – спросила она.

– Правда, от него.

– Не покривлю душой, коли скажу вам: доктор – кудесник! – Лили Вагстафф расплылась в улыбке. – В жизни такой здоровой не бегала!

Я передал ей конверт.

– Прочтите, что там написано, добрый юноша, – попросила она. – Я-то не сильна в этих каракулях.

Я открыл конверт и вынул карточку: «Лекарство для последнего приёма находится в этом конверте. – Я протянул ей пузырёк. – Пожалуйста, выпейте незамедлительно. Ваш визит отменяется. – Пока я читал, Лили Вагстафф откупорила пузырёк и выпила его содержимое. – Доктор Кадуоллэдер нездоров».

Доктор Кадуоллэдер поступил предусмотрительно. Он обеспечил себя нужными связями. Он снискал расположение главного констебля, организовал общее дело с кузиной самого мэра, мадам Скутари. И пока доктор вёл себя осторожно, выбирая жертв в самых бедных районах города, он верил, что останется безнаказанным.

Однако я не собирался с этим мириться. Что мне за дело до главного констебля, что мне за дело до мэра и до мадам Скутари – это мой город, и я буду его защищать! Я намеревался противостоять доктору Кадуоллэдеру до последнего. Если он откажется собрать вещи и покинуть город сегодня же, я взберусь на самую высокую крышу и оттуда прокричу обо всех его гадких делишках.

А уж когда дело доходит до крыш – теперь вы, сомнений нет, понимаете – тут я кое на что способен. Но всё-таки тем вечером, на закате, я возвращался на Хартли Сквер с дурным предчувствием.

– Ааа, мистер Граймс, хорошо, что вы пришли, – с улыбкой встретил меня доктор Кадуоллэдер, открывая дверь в приёмную и приглашая меня войти. – Должен признаться, я уже начал слегка беспокоиться. Солнце почти село, а ни один из моих пациентов пока не явился для заключительной процедуры. Вы, надеюсь, доставили им уведомления?

Я покачал головой.

– Нет , мистер Граймс? – Улыбка застыла на его лице, потом медленно исчезла, сменившись грозным выражением. – Нет?

– Нам нужно поговорить, – сказал я.

– Очевидно, нужно, – отозвался доктор Кадуоллэдер металлическим голосом. – Пройдёмте в мой кабинет. Разговаривать будем там.

И я последовал за доктором через приёмную. Шесть красных, с золотыми кантами и кистями, стульев больше не томились вдоль стен, а стояли кружком, в нетерпеливом ожидании пациентов, которые вот-вот, по плану доктора, должны были явиться. Со столика убрали все журналы. Теперь на нём красовался лакированный поднос с шестью чайными парами. Мы прошли через приёмную и оказались в кабинете.

– Садитесь, мистер Граймс, – велел доктор.

Я послушался.

– Ну а теперь, быть может, вы соблаговолите объяснить мне, что происходит?

– Вообще-то, доктор Кадуоллэдер, – я старался, чтобы голос мой звучал спокойно и ровно, – я надеялся, что это вы мне объясните.

Доктор замешкался. Он пристально посмотрел на меня своими стальными глазами из-за затемнённых стёкол пенсне, словно хотел прочесть мои мысли. Потом вдруг улыбнулся.

– Безусловно, мистер Граймс. Но, может, сперва выпьем по чашечке чая?

Я кивнул. Доктор поднял серебряный чайник с подноса, стоявшего на столе, и жестом велел мне принести чашки из приёмной. Я сходил, взял две с лакированного подноса и вернулся в кабинет. До конца я так и не понимал, чего мне стоит ждать. Вспышки ярости? Гневной отповеди? Опровержений? Угроз? Но если доктор пожелает мирно договориться, то я вовсе не против.

По-прежнему улыбаясь, доктор разлил дымящийся чай по чашкам.