Пол Стюарт - Проклятие ночного волка [litres]

Я навострил уши и грозно заворчал. А что ещё мне оставалось делать – убежать-то я не мог. Я словно прирос к полу. Тело прошила новая судорога.

Тук-тук-тук.

Откуда же этот звук? Что-то колотится по обитому тканью полу, вторя ритму сумасшедше бьющегося сердца. Я тщетно старался вновь обрести контроль над своим истязаемым болью телом. Призрак поднял в воздух шприц, увенчанный острой иглой.

Тук-тук-тук.

Ну вот, опять. Я вздрогнул. И вдруг понял, где колотится – у меня за спиной…

Я обернулся.

Это стучал мой хвост.

Покуда жив, я буду помнить события той ужасной ночи. Даже сейчас, когда я рассказываю о них, на лбу у меня выступает холодный пот, а руки дрожат. И всё же рассказать я должен – ведь, может статься, именно моё повествование прольёт свет на червоточины этого беспокойного великого города.

Да, город этот – целый мир, полный тайн: уж мне-то, как настоящему тик-такеру, пришлось изучить его отменно. В такие страшные переделки я попадал, такие кошмары со мной приключались, что и злейшему врагу не пожелаешь. Об одном из этих кошмаров и пойдёт речь в моём рассказе…

Как вы уже поняли, я – тик-такер. Профессия такая, отчасти – курьер, отчасти – посыльный: только тик-такер должен быть шустрее первого и гораздо выносливее второго. Работа не для слабаков и недотёп, уж будьте уверены.

Город я знаю, как свои пять пальцев: каждую дорожку, каждый закуток, каждую улочку. Не знать – права не имею: дело профессиональной чести. Что ни говори, это уже у меня в крови. Как будто карта в меня вшита. Назовите два любых места, и я, ни секунды не раздумывая, скажу, как быстрее всего добраться из одного в другое. Время – деньги. Тик-так, тик-так – отсчитывают часы.

Вот потому нас и называют – тик-такерами.

Мы не просиживаем штаны за письменными столами в конторах, похожих на тюрьмы. Мы – другие, мы всегда – на свободе, на бегу, на лету. Присутствуем при составлении завещаний, вручаем повестки, записываем показания, собираем заявления, раздаём выписки, носимся с разными бумагами – вот будни тик-такеров. Но, смею вас заверить, на мою долю выпадали и самые что ни на есть необыкновенные поручения.

Один раз, например, я должен был доставить партию голубых в крапинку, ещё тёплых яиц мускусных уток в Орнитологическое Сообщество Топей и Болот – минута в минуту к началу Ежегодного Торжественного Обеда в честь Вылупления. Был ещё случай с тайным маскарадом, который устраивала леди Фицровия, – тогда мне пришлось под покровом ночи разносить две сотни приглашений с золотыми краями, стараясь ускользнуть от вездесущих щелкопёров из светских новостей. А однажды ко мне обратились с просьбой отнести по подписке знаменитую брошюру полковника Уайбриджа-Тонкса под названием «Систематические повреждения невычищенного водостока», и уже в пути я обнаружил, что по канализационным трубам за мной неотступно следует стайка плотоядных саламандр…

Но эта повергающая в трепет всякого слушателя история заслуживает отдельной книги.

А нынешний мой страшный рассказ я начну с того, что вспомню о невинной, на первый взгляд, моде на меховые воротники и манжеты – такой тип оторочки называли «вестфальская отделка». Не так давно она была невероятно популярна – но мода вообще штука переменчивая. На этой неделе, например, на Гэллоп-роу пруд пруди франтоватых молодчиков в цилиндрах с двойным ободом, а уже на следующей те же молодчики вот так запросто фланируют в соломенных шляпах с кистями. А эти распрекрасные юные особы, которые прогуливаются по Хай-маркет и Ридженси-молл, – такие непостоянные! Сегодня все, как одна, щеголяют в кружевных митенках и ботиночках из тюленьей кожи, а завтра – вдруг в юбках на восточный манер и с карманными, не крупнее кротов, собачками.

Что до меня, мой неизменный костюм – охотничий жилет с двенадцатью карманами, угольно-чёрный цилиндр и старая-добрая трость из чёрного дерева с вкладной шпагой. Я за модой никогда не гнался. Уж увольте, вся эта мода пусть остаётся франтоватым молодчикам да юным прелестницам. А они тогда, что и говорить, словно помешались на вестфальской отделке.

Густой, мягкий, богатый мех. Но что действительно отличало этот мех от до смерти надоевшего кролика или, положим, белки – а то и кошки бродячей – так это блеск. Право слово, не увидев собственными глазами, как блестел мех вестфальской отделки, невозможно представить себе, о чём я говорю. Блеск столь восхитительный, что, казалось, из самого меха исходит свечение.