Ольга Быкова - Драконьи тропы [СИ]

Она подошла к широкой каменной плите, занимающей большую часть поляны, взобралась на нее и подошла к круглому озерцу, с краев до середины затянутому тонким льдом.

По-прежнему, не думая ни очем, она разулась, бросила на снег куртку, начала расстегивать рубашку. Но расстегнула только две пуговицы и безвольно уронила руки, потом вошла в озеро и медленно легла на ледяную темную воду.

Редкими крупными хлопьями падал снег с серого неба. И было только это серое небо. А вокруг были горы.

Она вспомнила вдруг Астиану, когда они, разувшись, брели вдоль самой кромки берега моря, а у Лиски в душе все звучала и звучала та дивная песня. И соленые пенные гребешки набегали на ее босые ноги, а рядом молча шел Дариан, думая о чем-то своем. Он был рядом тогда, Дариан…

Чего бы она только не отдала, чтобы быть сейчас с ним!

— А что бы ты отдала, чтобы быть сейчас с ним? — вздохнуло над ней пространство.

— Все, — без тени сомнений ответила она.

— Все? — удивился кто-то в ответ, — и даже жизнь?

— Да. И жизнь.

Она смотрела на летящий с серого неба снег. Кто-то очень большой совсем рядом тихо вздохнул, или это только показалось…

— И жизнь? — казалось, весь мир сливается с эти безликим серым небом и оглушающей тишиной, — Хм…

И она исчезла.

И осталось только пустое бесцветное небо и горы вокруг.

— Лисса, Лисса, — звал ее самый нужный на свете голос.

Она открыла глаза и увидела над собой его лицо, и почувствовала на плече его горячую руку.

— Ты?

Последнее, что она слышала, был ворчливый голос Илесты:

— Да не стой же ты как пень, Канингем. Сейчас замерзнут оба к чертовой матери. Шевелись давай.

Она, проснувшись, увидела над собой светлого дерева потолок с резными балками и сразу узнала комнату. На втором этаже, прямо над кухней, самая теплая в доме. Рядом сидел Хорстен.

Она рывком поднялась и села, с тревогой глядя на него, не смея спросить.

— Да жив он, жив. Только что вышел, весь вечер и ночь сидел около тебя, насилу прогнали поспать.

Она перевела дух. Вздохнула. Снова вздохнула и, наконец, смогла заговорить.

— А как же это случилось? Кто его вытащил? Кто смог это сделать?

— Ну кто-кто? И ты тоже. А еще… сама догадайся.

Она подумала, вспомнила и еще подумала и широко распахнула глаза:

— Син-Хорайн?! Да?

— Да, — Хорстен помолчал немного. — Не просто так, конечно. Он заплатил за это жизнью.

— Как? — у Лиски упало сердце. — Он умер? — почти шепотом спросила она.

— Ну, — дед насмешливо фыркнул. — Я же сказал «жизнью», а не «смертью». Слушай как следует, — и проворчал еще: — это вам, молодым, жизнь — один только праздник. Он обещал горам за это, что будет жить еще тысячу лет.

— О!..

— Ладно, с тобой все в порядке. Пойду вниз. И ты спускайся, как проголодаешься. Там тебя Наира дожидается.

Дед вышел. Лиска, путаясь в рукавах, наскоро оделась. Наира, наверное, расстаралась: на стуле рядом с кроватью кроме надетой уже рубашки лежала любимая юбка и праздничный шелковый пояс, и даже зеленая атласная лента в волосы.

Она выскочила в коридор, сбежала по лестнице и первым делом, конечно же, прокралась в его комнату. Тихо-тихо, стараясь не разбудить, не дыша, опустилась на колени рядом с его изголовьем и, замирая от невозможной, несбыточной радости, любовалась, пока не услышала, как за спиной тихо скрипнула дверь. Она оглянулась.

Из-за двери, немногим выше дверной ручки выглядывали пушистые, чуть курчавые волосы, край нежной округлой щеки и темный любопытный глаз. А снизу выглядывала еще одна очень заинтересованная и немного даже обиженная физиономия.

Лиска вышла в коридор и, подхватив в охапку сразу обоих, и Фрадину, и Руша, потащила их на кухню. Там, уперев в бока перепачканные мукой руки, их ждала уже внучка Ведунцовской ведьмы. А за столом сидели Хорстен, Верилена и Канингем. А на столе стояла стопка блинов, на большом зеленом блюде высилась горка оладий, рядом стояла сметана и земляничное варенье и… ужасно захотелось есть.

В довершение ко всему выглянуло из-за туч солнышко, и Лиска вдруг услышала наконец за окном веселую капель. Осталось только положить на блин сметану…

— И рыжичка мне соленого еще сверху положи, — сонным голосом распорядилась возникшая в дверном проеме Кордис.

А потом, через несколько дней, они все (то есть, «молодежь», как их назавали «старики») стояли на склоне Лешачьей балки и смотрели вниз, на луговину. На недавно еще перепаханной и окровавленной, а сегодня прибранной, ровной, чистой и черной оттаявшей земле широким кругом стояли двенадцать сильнейших из магов Изнорья, Астианы и Никеи и произносили один из самых мощных, а для Драконовых гор, безусловно, самый важный старинный заговор. Драконогорские маги обычно поправляли несведущих: «Не заговор, а договор».