Игорь Ривер - Ученица Лесника

– Опять ты про него, на ночь глядя.

– Глядя? Зачем на нее глядеть? А, понял, такой оборот речи… В упоминании этого имени нет ничего страшного. Страшно, когда человек подчиняется ему. Человек тогда становится гордым, а душа его – похожей на остров и она отдаляется от Бога все больше и больше. Потом человек оглядывается и видит, что Бог оставил его, хотя на самом деле это не так. Бог все там же, где и был, только до него уже не дотянуться. Человек может остановиться и, утратив веру, хотя бы соблюдать ритуалы. Так поступают многие. Они посещают церковь, слушают проповеди и это удерживает их от падения. Однако есть и другие, кто может осознанно начать искать другой источник силы. Этого ждет Сатана и становится их учителем. Это означает смерть. Как в той легенде про золотую цепь, которую Лесник рассказал вечером. Такие люди внутри – как камни и любви в них ровно столько же. Мораль – это вера, навязанная человеку обществом. Даже не всем обществом, а его лицемерной частью.

– Значит была бы вера – и можно творить, что хочешь?

– Да. Можно ходить по воде, можно остановить солнце на небе, можно даже принести в жертву родного брата, или сына, или себя самого. Ты когда-нибудь ходила по воде?

– Ходила. Это называется “лисьей походкой”. Я… Ну это не объяснить.

– Не нужно объяснять. Я тоже это умею, даже на коне так могу. Когда в первый раз сумел это сделать, то возгордился. Подумал: “Я лучше Святого Петра. Он сделал три шага, а я уже десять!” – и я сразу провалился по пояс. Путь был потерян. Это был хороший урок. Так вот: разница между нами только в том, что я пришел к знанию сам, а ты его получила от учителя. Его источники разные, но все остальное – совершенно одинаково. Ходить по воде – не грех. Превращаться в волка – тоже не грех. Грех – гордиться этим. Понимаешь меня?

– Не знаю.

– Не удивительно. Ты учишься быстро, но по этому пути пока продвинулась недалеко. Сильным быть очень трудно, в этом главная слабость силы. Никто не знает всего и я тоже ошибаюсь каждый день. Груз силы давит на плечи, дорога идет в гору и усеяна камнями, люди вокруг боятся меня, а главное испытание где-то впереди.

– Боишься этого?

– Нет. Хотя бояться – это тоже не грех. Вообще в этом довольно легко запутаться… Ты знаешь, что выделяют обыденный грех и существенный?

– Я только про смертные слышала.

– Когда я был в Риме, мы говорили об этом с… ты его не знаешь. Он очень умный и истинно верующий человек. Я даже предложил ему стать моим учеником, но он отказался. Он считает, что главное отличие смертного греха – его сознательное и добровольное совершение. У вас в православии определение другое, но смысл его тот же самый.

Зигфрид повернулся, пододвинул свой рюкзак и достал оттуда кусок копченой колбасы. Покромсал его ножом на ломтики, насадил на длинные щепки и повесил над углями.

– Проблема в том, что каждый человек сам решает, как ему жить и никто не вправе ему указывать. Сказано было: “Кто из вас без греха – пусть первым бросит камень” – но таких не нашлось. Не найдется и сейчас, но желающие осудить тебя, или меня найдутся всегда. Пусть осуждают. Если начнут кидать камни – ты можешь заставить их прекратить. Это и есть ответ на твой вопрос: можно ли делать, что хочешь? Только так и можно. Но не упасть при этом во тьму могут только самые сильные. Бери колбасу.

– Спасибо.

– Не за что. Вина, к сожалению, нет.

Он вдруг поднял голову и спросил:

– Слышишь?

Она добросовестно прислушалась.

– Только вертолеты.

– Не только. Человеческий крик. Недалеко.

Зигфрид вскочил с кресла, в котором сидел и в три прыжка оказался в ведущей на крышу двери. Ирина последовала за ним. Немца она увидела, стоящим на краю крыши. Он обернулся, поднес палец к губам: “Молчи” – и спрыгнул вниз.

“А этаж-то пятый!” – подумала она. – “Физику что, отменили?”

Нужно было предупредить учителя и она быстро спустилась вниз, успев заметить, как тот с карабином в руках пробежал по лестничной площадке. Вытащив свой кинжал, она кинулась следом.

Внизу все уже кончилось. Трое людей валялись на асфальте без движения и в полутьме их можно было принять за груды старых тряпок. Четвертый, скорчившись, то стонал, то тихо ругался, но отдавать концы вроде бы не спешил. Зигфрид о чем-то разговаривал с прижавшейся к стене молодой женщиной.

– …а вы? Кто вы? Спасатели?

В ее голосе отчетливо звучала истерика.

– Не волнуйтесь так, – успокаивал ее Зигфрид. – Все уже кончилось. Вы не ранены?