Юлия Славачевская - Третий — не лишний!

Естественно, Филпипэ присвоил себе верх, а Эмилио — низ. Сиреневоглазый выглядел, словно кот, дорвавшийся до валерианки. Даже мурчал и терся о ноги и живот, как огромный кот.

А Филпипэ ласкал мне только рот, шею и грудь, но так, что через пять минут его ласк я превратилась в безвольное желе. Даже обидно как-то. Другая на моем месте после стерци и того, что случилось, давно бы стала фригидной и от нее бы отстали, а я неправильная какая-то: им каждый раз удается меня раздразнить, довести до потери самообладания.

Так и в этот раз. Ну не могу я их ненавидеть, когда они так заглядывают мне в глаза, не получается. Из двух пар глаз — сиреневых и синих на меня заглядывается сама Преданность и Ласка, у меня язык не поворачивается с ними воевать.

Ага, до следующей выходки, когда наши понятия общего блага расходятся далеко и надолго.

Под шум морского ветра, меня распяли с двух сторон неутомимые мужчины, изводя своими длинными умелыми языками. При таком режиме я сдалась без боя. Ну невозможно им было сопротивляться!

И наконец я замерла, закрыв глаза, сдаваясь на милость страстных и беспощадно¬нежных мужчин. Я уже перестала замечать, что одной рукой вцепилась в волосы Эмилио, не отпуская его, а другой конвульсивно сжала шевелюру синеглазого в то время, когда он ласкал грудь. Я стонала, извивалась и всячески противоречила категорическому «нет», сказанному мной вначале.

Мои партнеры пахли розовым уксусом, чуточку вином и разгоряченными мужчинами. Они пахли сильным желанием, и я уже научилась распознавать этот запах, как они научились распознавать мой. И как только они убедились, что я не уже смогу их отвергнуть, что мое желание столь же сильно, как и мужской части супружества, ласки перешли из фазы нежности в фазу страсти, а вскоре я опять лежала на синеглазом красавце, пока мой тыл чрезвычайно бережно, но непреклонно готовил с помощью ароматических масел сиреневоглазик. И тут уж лягания и фальшивые окрики: «Что это ты собираешься делать?» — всерьез не рассматривались.

«Тело — в дело!» — любимый мужской девиз. Меня ласкали и нанизывали на пальцы, растягивали и соблазняли. А потом я оказалась на двух гибких стеблях и забыла абсолютно обо всем, о чем клялась самой себе и клятвенно обещала. Я же не виновата, что мне по воле Хаоса достались, наверное, два самых лучших любовника этого мира, которые и святую уговорят.

Филлипэ доминировал, брал меня сильно и страстно, подбрасывая вперед хрупкое тело и заставляя двигаться, как бабочку на булавке Эмо. А тот мягко придерживал меня, позволяя колыхаться в ритме Фила, лишь проходясь вскользь пальцами, губами и языком по изнывающим от остроты ощущений горошинкам грудей и постанывал не то от боли, не то от наслаждения.

Под этим напором я открывалась все больше, отдавая и теряясь в них, словно мягкой бархатной перчаткой обнимая их с двух сторон, чувствуя тонкую перегородку между двумя мужчинами и сходя с ума от этого соседства.

Спрашивается, во что они меня превратили? Я никогда не желала любви втроем, зачем?

А теперь не могу осознанно им отказать, почему?

Вперед-назад, вперед-назад. Мягкая перчатка влагалища стимулируется с двух сторон: сверху стонет и рычит Фил, вколачиваясь на всю длину, внизу уже хрипит Эмо, который изнывает от невероятных ощущений не хуже меня. А под нами колышется ветром море.

Про такое говорят — чистой воды безумие! Я расслабилась между двумя мужчинами, отдаваясь им самозабвенно и невольно вскрикивая, когда чьи-то зубы больно прикусывали грудь или плечо, или урча от удовольствия, когда сладкие языки зализывали укусы, а волшебные пальцы помогали языкам. Я медленно уплывала в нирвану, закатывая глаза, а в меня врастали, проникая под самую кожу, два странных аристократа с нецивилизованной планеты с дикими обычаями и варварской культурой.

Вперед-назад, вперед-назад…

Под конец Филлипэ, не выдержав, глухо зарычал и ускорил толчки, заставляя меня то почти соскальзывать с Эмо, то насаживаться на всю его могучую длину. Это было сильно, почти больно и невероятно эротично.

Аметистовоглазый притянул мою голову и смял мои губы в то время как синеглазый собственнически обхватил мои бедра и его проникновения стали глубже, весомей. Он уже вскрикивал, не переставая, мое имя и врезался в меня почти грубо. Я шипела от боли и стонала от удовольствия, я ругалась и плакала от счастья. Запахи тел Эмилио и Филлипэ дурманили, взаимно дополняясь. Это были легкий цитрус, можжевельник и свежий морской ветер, кардамон и перец с терпким послевкусием полыни. Надо всем летал мой легкий запах фиалок и гиацинтов.