Катерина Полянская: Михаэлла и Демон чужой мечты

— Хватайте уродину!

— А эти как же? — Один из парней помоложе окинул внимательным взглядом постанывающую ведьму и наколдованного, который все еще разглядывал свою руку, будто на ней было нечто, видимое ему одному.

Усатый сплюнул себе под ноги и оттащил пса, пока тот меня не порвал. Здоровенный волкодав разочарованно засопел.

— Господин только насчет уродины распорядился. Берите ее и пошли.

Боль от падения все еще была такой сильной, что я не почувствовала ничего нового, когда меня грубо вздернули на ноги, заломили руки и потащили к богатому дому.

Вот так всегда… Уродина. Безобразная. Образина. Сомневаюсь, что жители села хотя бы помнят мое имя. Эти были не местные, но и они сразу сориентировались.

Путь предстоял не особенно быстрый. Чтобы добраться до дома господина Ффруа, требовалось частично обогнуть селение, вдобавок я еле ковыляла, и это тоже не добавляло скорости передвижению. Наемники ругались, грубо пихали меня в спину, но быстрее все равно идти не получалось. Пока я с трудом поднималась на ноги после очередного падения, самый молодой — прыщавый русоволосый паренек лет семнадцати на вид — не то с отвращением, не то с восхищением заметил:

— Никогда не видел такой страшной девицы.

Дружки разговор поддержали, и меня до самого дома оставили в покое. Ну, разве только держали крепко, чтобы не удрала.

Когда не пихают со всех сторон, идти, несмотря на боль во всем теле, куда легче.

Механически перебирая ногами, я изо всех сил старалась думать о платье. Одно из двух шерстяных, которые у меня имеются, теперь было измазано и порвано в нескольких местах. Надеюсь, получится выстирать и зашить. С моим жалованьем я еле на летнее наскрести смогу, а если еще и это…

И все равно совсем не слышать разговора мужчин не получалось.

К замечаниям в адрес своей примечательной внешности я привыкла давно и почти так же давно научилась делать вид, что они меня не задевают, но все же в глубине души было обидно. И понимание, что из-за обезображенного лица мне никогда не узнать, каково это — иметь ухажеров или хотя бы подруг, никогда не выйти замуж, не стать матерью, не получить даже по деревенским меркам нормальную работу, а значит, всю оставшуюся жизнь едва сводить концы с концами, больно царапало. Но поделать тут ничего нельзя, и я просто запретила себе об этом думать. Но иногда любопытная мысль — какой бы я была, если бы болезнь не обезобразила мое лицо? — нет-нет да и проскальзывала.

Пятнадцать лет назад в деревню с болот пришла лихорадка. Но не такая, которая случалась прежде и до сих пор является в конце почти каждого лета. Болеют немногие и почти никто не умирает. Один или двое, никогда не больше. Местные исправно льют слезы и несколько дней ведут себя так, будто жизнь кончилась, потом резко забывают, и все возвращается в свою колею. Я же давно научилась спокойно относиться к смерти.

В тот раз было иначе. Заразились многие, но вылечиться посчастливилось одной мне. Хотя лично я никогда не считала это везением. Каждый, кто соприкасался с больным, уже через несколько часов покрывался язвами. Жар, бред… смерть. Так половина деревни полегла.

Моя мать была помощницей лекаря, ее всего за несколько недель до того прислали в эти места. Как мне потом рассказывали, она умерла одна из первых. Оно и неудивительно, мэтр Говард и две его помощницы сутками не отходили от больных, но тех становилось все больше. Я заразилась уже позже, когда болезнь отступала. Наверное, потому и уцелела, как знать.

Следы от уродливых язв так и не исчезли с лица. И уже не исчезнут.

Я смирилась. Почти.

Когда все закончилось, село наше прозвали Черным Лесом. Название, как ни странно, прижилось. Не так много времени прошло, но прежнего теперь и не помнит никто.

Едва стало ясно, что опасность миновала, меня забрала к себе местная учительница. Из ее семьи не уцелел никто. Мама Мианна была добрая, все время кому-нибудь помогала, одной зимой даже детеныша какой-то лесной нечисти подкармливала. Пока она была жива, мы существовали вполне сносно, и самой большой моей бедой было то, что местные шарахались от меня как от чумной. Когда же я осталась одна, остро встала проблема пропитания. Хоть в школу меня не взяли, чтобы не пугала других детей, мама Мианна учила меня дома. Однако несмотря на все знания, устроиться получилось только на почту. И то мне доверялись лишь те письма, для доставки которых не требовалось входить в дом. Вечером я забирала сумку с посланиями к себе, а перед рассветом проходила по улицам и раскидывала послания по деревянным ящикам у домов.