Дарья Снежная - Роли леди Рейвен. Книга вторая

Грайнем хмыкнул. Я против воли тоже уставилась на его пальцы — длинные, с красивыми полукруглыми ногтями. Мне вспомнились по обыкновению теплые и суховатые прикосновения целителей и исходящая от этих прикосновений сила.

— А потом мне пришло письмо от матери, с требованием немедленно вернуться в Ланланд. Граф при смерти, требует меня. Меня отпустили, и я помчался. Идиот.

Я вздрогнула всем телом, когда комнату огласил удар часов, даже Стивенсон, кажется, дернулся схватиться за оружие. И долгих десять ударов мы мучительно ждали, пока они отзвенят, чтобы услышать, что было дальше.

— Графа я не застал. И, войдя в этот особняк, узнал, что уже являюсь его владельцем, наследником титула и состояния, потому что последним ребенком, рожденным у деда, была снова девочка. Мать с отчимом ликовали, с трудом натягивая на себя маски скорби на людях. Я? Я был ошарашен. Я не совсем понимал, зачем мне это. У меня была совсем другая жизнь, и она меня полностью устраивала. Когда мать подошла ко мне с этим разговором в первый раз, я просто отмахнулся. Печать? Графу не пристало? Долг по отношению к родителям и обществу? Забота о состоянии? Мне показалось, что она бредит. Да, я понимал, что не смогу уже вернуться в Форсию, но печать? Зачем?

Да, сразу видно, что Грайнем не был воспитан в соответствии с доставшимся ему титулом. Урожденный граф таким вопросом бы не задавался. Целительство — абсолютно неподходящее занятие для человека благородных кровей. Иметь дело с больными и немощными не в рамках благотворительных мероприятий, а постоянно? И кого бы он лечил? Люди его круга не пошли бы к нему, слишком неприлично демонстрировать равному свои болезни да увечья — сколько потом неловкости при встречах на светских мероприятиях. А чтобы граф врачевал тех, кто ниже? Фи, как сказали бы дамы.

Впрочем, точно так же они это говорили и про криминалистику.

— Во второй раз я был категоричен — нет, я не собираюсь запечатываться, я хочу перевестись в Ланладский университет и, по крайней мере, закончить обучение, а там будет видно. — Грайнем помолчал немного, сжав губы так, что они превратились в тонкую полоску. — И тогда они меня опоили и запечатали против воли. В столице про меня толком никто ничего не знал, где я жил до этого, чем занимался, вот мать и надеялась оставить это тайной. Они с отчимом заплатили артефактору за то, чтобы он не вписывал мое имя в реестр. Как оказалось, обычная практика — много знатных клиентов не хотят светить «окно». Притащили меня бессознательного, наплели про то, что принял для храбрости и переборщил. Позднее раскрытие, мальчик напугался, запечатайте скорее, и мы уйдем. И артефактор не стал ни задавать дополнительных вопросов, ни устраивать дополнительный осмотр «окна» — все равно он перед законом оставался чист. Кто докажет, что он ставил эту печать? Никто, в реестре-то пусто. В каком-то смысле он даже подстраховался: на недавнее раскрытие обычно ставят единицу, а он ляпнул двойку, на всякий случай. Только мне после всех лет обучения нужна была тройка. Впрочем, эти детали я выяснил уже позже.

Да. Позже. У жуликоватого артефактора на черном рынке, в отчаянной попытке найти решение проблемы. Вот вам и форсийский акцент. Неудивительно, что за больше чем десяток лет жизни за границей он у него появился, и неудивительно, что выветрился — все же ланландский ему родной.

— Я его убил бы, — четко и раздельно произнес Грайнем, неожиданно вскинув на меня глаза, и под этим взглядом, полным отчаяния и боли, мне захотелось вжаться в спинку дивана, а лучше — сбежать. — Подкараулил бы в момент срыва, как с остальными, — и убил бы. Но сволочь был здоров как бык. А без срыва у меня не поднялась рука.

Я хотела спросить, как звали этого артефактора, но не стала. В департаменте это узнают, и разберутся — точно разберутся, а мне сейчас важно было не разрушить эту хрупкую атмосферу внезапного доверия и откровения. И я спросила другое:

— Как… как это случилось в первый раз?

Грайнем поморщился.

— Мне сделалось дурно спустя пару месяцев после того, как поставили печать. Без конца мутило и болела голова. И я решил уехать из Карванона в графское поместье под Тарнхилом. Свежий воздух, отсутствие людей… особенно осточертевших рож матери и ее мужа. Только там не полегчало, а даже наоборот. А потом рядом прошла магическая буря. В самый первый раз я смутно понимал, что происходит. Вроде бы я — это я, но в то же время мысли и желания в голове — совершенно не мои, звон в ушах и какая-то острая потребность, до зуда в руках, взяться за скальпель и почувствовать вновь, как сквозь него моя сила устремляется в тело пациента. Меня буквально трясло от этого совершенно внезапного и удивительно сильного желания, и я решил пройтись. Это было последним внятным решением. Дальше я помню себя на полпути к Тарнхилу, и откуда-то у меня в руках скальпель. Да, я по привычке таскал с собой свой чемоданчик с инструментами, но он же остался в особняке. А потом я дошел до города и там… я чувствовал себя собакой, идущей по следу. Вернее, по следам. Я чуял их.