Алексей Самочётов - Сюрпризы Лебяжьего озера

И все-таки… все-таки если бы и рискнул Лёва поставить собственные деньги на победу одного из собравшихся в редакции, то, не раздумывая, выбрал бы Павла Балашова. У его друга не было такого количества эксклюзивных снастей и новейших приманок, как у Тапира, он не имел возможности разъезжать по стране, как Магз, или изучить подмосковные водоемы, как Стамбул… Но Лёва бывал у Павла дома и видел, сколько завоеванных медалей развешано у него по стенам, сколько кубков расставлено по полкам. И главное – друзья не только выступали за одну команду, но частенько выезжали просто порыбачить, и там Лёва видел и очень хорошо понимал, что умение поймать рыбу в самое разное время, в самых экстремальных условиях – у Павла в крови.

Если же учитывать, что соревноваться предстояло действительно в экстремальных условиях, то Лёва, хотя и сам считался сильнейшим спортсменом, был рад, что отправляется в заповедник всего лишь как журналист.

– Надо доложить, тудыть вас растудыть, что раньше этой плотины не было. Текла себе речка Скорогадайка и текла. Рыбой всякой-разной славилась. Весной эта рыба на нерест высоко по течению поднималась, на многие километры. И надо доложить, что икромет из года в год проходил очень хорошо, потому что не мешал никто рыбке о своем потомстве заботиться. Да-а…

Водитель микроавтобуса, Евдокимыч, встретивший спортсменов на железнодорожном вокзале, чтобы доставить на базу «Граничная», не умолкал всю дорогу.

Причем говорил он довольно громко, складывалось впечатление, что был глуховат. Хорошо хоть, обращался в основном только к Сфагнуму, то ли потому, что тот расположился на соседнем с водителем сиденье, то ли потому, что был приметен отсутствием волос на голове так же, как Евдокимыч.

– И надо вам, мастера, доложить, что, с одной стороны, правильно плотину возвели, причем возвели сразу же после вспышки, – мало ли, какая мутировавшая гадость могла в верховья подняться. Но с другой стороны, оскудела Скорогадайка на рыбу. Это я говорю про речку, что выше вот этой самой плотины…

Микроавтобус как раз вынырнул из окружавших дорогу зарослей кустарника на открытое пространство, и пассажиры наконец-то смогли увидеть массивное гидросооружение высотой примерно с трехэтажный дом. Складывалось впечатление, что прямая стена плотины наклонена вперед. Возможно, благодаря широкому желобу, расположенному в центре вершины плотины и значительно из нее выступающему, по которому низвергался поток воды.

– Специально так построили, тудыть их растудыть, – не дожидаясь расспросов, пояснил Евдокимыч, – чтобы ни у какой перламутровой твари не возникло желание заповедник покинуть.

– Что-то ты, дядя, краски сгущаешь, – недоверчиво усмехнулся Сфагнум, почесывая затылок. – Мутировавшая гадость, перламутровые твари…

– А вот поживешь в заповеднике шесть суток, тогда и убедишься, как я сгущаю. – Евдокимыч повторил жест пассажира. – Надо доложить, лысый, это тебе не на Рузском водохранилище окуньков да щучек ловить.

– Я не лысый, а коротко стриженный, – буркнул Сфагнум и с подозрением уставился на водителя. – А мы разве встречались на Рузе?

– Надо же, тудыть тебя растудыть! – стукнул тот ладонями по рулю. – Стоило мне после вспышки кудри растерять, сразу стал неузнаваем. А ведь ты-то, как на финиш позже всех приплывешь, так тебе все до фонаря: кто твою лодку мыть и переворачивать будет, кто весла с якорем убирать, – сунешь лодочнику в руку денежку, и был таков…

– Не узнаю, – признался Сфагнум.

– А вы, мастера, тудыть вас растудыть, узнаете? – обернулся водитель к остальным пассажирам.

– Я тебя помню, Евдокимыч, – подал голос с заднего сиденья Стамбул. – Ты в «Рузском доме рыболова» лодочником работал. Мы тебя еще за кучерявость и бакенбарды Пушкиным называли.

– И я тоже помню, – сказал Павел. – Только когда ж это было-то?

– Давненько, Змей, давненько, – вновь обернулся Евдокимыч и подмигнул Павлу. – Нинель моя выросла – не узнаешь…

Павел мгновенно покраснел. Хорошо хоть, все были заняты разглядыванием Скорогадайки, текущей вдоль дороги.

В последний раз, когда он виделся с дочкой лодочника, ей было лет тринадцать. Ниночка постоянно ошивалась на лодочной станции, крутилась среди рыбаков, помогала таскать весла и спасательные жилеты, а по возвращении мужчин с соревнований вместе с главным судьей взвешивала уловы, записывала результаты в протокол…