Дети обиделись, но ненадолго, всегда признавая мою правоту. Явившиеся ближе к вечеру близнецы заставили меня выдержать вторую волну. После того, как они жадно расправились с объедками, мне пришлось снять штаны — ботинки, сюртук и плащ уже примеряли на свои узкие плечи, продолжая жевать. Рубашку я отказался снимать наотрез, за что был окрещён жадиной-говядиной.
Следующие два дня со мной никто не разговаривал, и спать приходилось на лавке у печи, иначе бы с мелких сталось вытолкать меня ночью на пол.
Пару раз я и сам падал во сне, но слышал, что с годами кости заживают дольше, так что решил не проверять их угрозы на деле.
Прошло несколько недель, но от Эйрига по-прежнему не было никаких известий. В ту нашу встречу я не забыл собрать недоеденные куски с тарелки и разжился на зависть своим и соседям неплохой одежкой, и даже объяснил Эйригу, где притаилась моя лачуга, но вот не выяснил, где же мне следует искать его в случае необходимости.
Ради справедливости стоило признать, что такой необходимости пока не возникало. И всё же.
В голову стали закрадываться странные мысли о том, что он мог и вовсе не появиться. Тогда мне придётся жить с этим ярмом на шее — амулет оказался достаточно тяжёлым, и я всё ещё привыкал к его весу. Продать я его не мог, снять и выбросить тоже. Если Эйриг так и не появится, наверное, я отважусь сам заявиться к ювелирам. Но пока надежда на то, что мой знакомец всё же вернется, не испарилась. Да и я побаивался, честно сказать. Мало ли, эти самые ювелиры не лучше того скупщика. И что будет, если им всё же не удастся освободить меня от ноши безболезненными способами? На что они могут пойти?
«Страшно. Страшно бояться всего на свете», — размышлял я, разрешив себе немного посетовать на судьбу, пока брёл глухим проулком обратно с рынка.
В руках моих была охапка подгнившей моркови и я мог бы гордиться добычей на ужин, но, как я заметил, настроение моё, обычно боевое и бодрое, в последнее время изменило своим привычкам.
Да, я давно понял, что моя жизнь не дороже жизни муравья, которого можно случайно раздавить спеша куда-то и даже не заметить. И это было ещё не всё. Жизнь эта, в отличие от насекомого, будет длиться не в пример долго, а значит, и чей-то носок или пятку я почувствую ещё не единожды.
На удивление, человек, как бы хрупок и уязвим ни казался, довольно живучая тварь. Ну скажем, как таракан. Сколько ни дави, дохнет не сразу. Вот, например, отец. Удивительно, как за все свои годы, он остался цел, с глазами и зубами на месте, при том, что бит был не один раз. Да и конечности все были там, где положено. Он даже ни разу не отморозил себе чего, несмотря на то, что пьяный в стельку дрых лютыми зимами где придётся.
Есть среди нас и пауки, как тот скупщик. Мерзкие и неприятные, заманивают в свою паутину, чтобы распорядиться нами или нашим добром по собственному усмотрению.
Ночные бабочки наполняют город каждое окончание дня, позволяя истязать себя как угодно за жалкую каплю нектара, лишь бы протянуть ещё немного. Стрекозы в это время разбазаривают добро, снося его паукам, и если думать обо всем этом сразу, становится страшно.
Единственный способ выжить — это попросту не задумываться о том, что может с тобой случится в любой миг.
Но это, конечно, удаётся не всегда. Бывают дни, когда ты доходишь до точки, в которой обязан получить порцию отведённого тебе дерьма. Сколько ни прячься, рано или поздно, жизнь прижмёт тебя к стенке и выдаст отмеренное.
И вот настал один из таких моментов.
Сердце в груди заколотилось, когда из-за дверного скоса, невидимого с того места, где я шёл, выступила парочка. Я замер и попятился. Обернулся. Позади ещё трое.
Долго же они меня выслеживали, и вот им, кажется, повезло. Шайка, зажавшая меня в проулке, принадлежала Нерме. Когда-то мы были друзьями не разлей вода, но лет пять назад тот стал карманником. Я отказался обчищать зевак, и с тех пор отношения наши не заладились.
Он вдруг решил, что я считаю себя лучше него. Задаюсь, брезгую «честным заработком бедняка». Объяснить, что мне дороги руки, я так и не сумел. Наши дорожки разошлись. Он нашёл себе новых друзей — тех самых, что стоят сейчас вокруг меня и смотрят собаками. У одного из них уже не хватало пальцев, у другого кисти, а ведь они не были старше меня.
— Приветик, Тэг, — Нерме подцепил носком камень и пнул в мою сторону. — Как поживаешь?
Я уклонился.
— Не жалуюсь. Ты сам как?
— Жив, как видишь, — хрюкнул он довольный, что я участвую в его спектакле. — Вот, наконец свиделись, но что-то ты, кажись, не рад встрече. Али я тебя обидел чем?
Читать дальше