Мария Бородина - Заземление [СИ]

— Быстрее, Нери, — Кантана с тревогой поглядывала на сгущающиеся тучи.

— Не указывай, что ли, — выдавил Нери.

Кантана самодовольно хмыкнула и рванула к Башне, чудом не запутавшись в одеждах. Длинная юбка парусом развевалась за её спиной, собирая сухие листья и обломленные стебельки трав. Нери, неуклюже прихрамывая, помчался следом. Свет заходящего солнца, едва проглядывающий сквозь тучи, больно резал глаза. Слёзы бежали по щекам к подбородку.

До пункта назначения оставалось каких-то шестьдесят метров. Нери, щадя пострадавшую ногу, наконец, позволил себе сбавить темп. Кантана ушла далеко вперёд и издали напоминала взлохмаченного ворона.

— Быстрее! — прокричала она сквозь свист ветра. Чёрная фигурка замерла у Башни.

Издалека Нери увидел, как Кантана торопливо подбежала к окну, наполовину ушедшему под землю, и достала из-под накидки исчерченный кусочек пергамента. Приложив странную вещицу к ставням, она крепко прижала её ладонями и уставилась в темнеющее небо. Когда из-под пальцев вырвалось свечение, ставни сами собой распахнулись вовнутрь, обнажая чёрную пасть прогала.

Задыхаясь от быстрого бега, Нери подоспел к Башне. Первые капли дождя упали на землю за его спиной.

— Ты первый, — Кантана показала на проём, подёрнутый тьмой. — Прыгай, не бойся!

Когда первые раскаты грома пронеслись над садом, и по подоконнику застучали одинокие дождевые капли, Анацеа снова начали мучить подозрения.

Сначала она думала, что это — лишь реакция на произошедшее утром. Потом убеждала себя, что странное чувство — предвестник суточной головной боли, что напоминала о себе каждое межсезонье. Однако Анацеа обманывала сама себя: она знала причину странного самочувствия. Нарыв назрел и готов был лопнуть, извергая потоки гноя. Правда плавала рядом, и чтобы увидеть её, нужно было лишь повернуть голову. Только сделать это оказалось страшнее всего. Потому что эта истина изменит и сломает всё.

Губительные эмоции прорастали всё глубже по мере того, как день снаружи похищала влажная сиреневая тьма. Казалось, что сумерки вливаются сквозь кожу, застаиваясь в венах. Наверное, именно так душа трещит по швам, теряя всё лучшее, что даровали Покровители.

Прятаться дальше нельзя.

Анацеа обессилено лежала на коврике у камина, пытаясь сопоставить домыслы с фактами. Как противостоять разрушительной силе, что в секунду уничтожила всё?! Как заставить себя поверить, что твоей вины в происходящем нет?! Ответ приходил один — никак. Потому что невозможно убедить себя во лжи. Осталось лишь согревать трясущиеся руки у огня и принимать очевидное, как данность. Пытаться принять.

Миа — не Длань Покровителей. Теперь Анацеа не сомневалась, что фатальная ошибка произошла. Три потока — многовато даже для такой необычной девочки.

Но кто тогда?

— Нет, — проговорила Анацеа в тёмную пустоту гостиной. — Нет…

«Ты знаешь это, — упрямо нашёптывали мысли. — Ты всегда знала. Открой разум. Прими это. Просто уступи себе. И пойми, что правда не всегда бывает такой, как хочется». Анацеа прогоняла неслышимые голоса из головы, заставляя себя концентрироваться на танцующих в темноте языках пламени, но они возвращались. И с каждым разом прилив оказывался более мощным. И всё больше сил требовалось, чтобы поднять голову над океаном смятения и вдохнуть воздух.

Младенец. Младенец с полным ртом зубов…

«Ты знаешь это. Впусти ответ в свою голову, Анацеа!»

Покойная мать всегда говорила, что смирение — главное оружие женщины. И только теперь Анацеа поняла мудрость этих слов. Но не слишком ли часто приходилось Анацеа Бессамори мириться с откровенными издевательствами Покровителей? Но иного выхода и на этот раз не намечалось. Только один: принять. И, может быть, простить.

Она догадалась ещё тогда, просто не позволила правильным выводам выйти из тени эгоизма. Анацеа вспомнила злосчастный день. Озадаченное и одновременно рассерженное лицо Мии напротив. Непозволительная дерзость, рвущаяся изо рта девчонки. Портал, задрожавший в воздухе, едва дверь распахнулась и зашла… Кантана?

Да. Кантана.

Правда накрыла, толкнула в бушующий океан и поволокла в водоворот, но, как ни странно, не принесла боли. Если бы Анацеа спросили об этом, она наверняка отрицала бы, но она приняла этот факт уже давно. Гораздо раньше, чем позволила мыслям очертить его в красках и породить вывод. Лелеять надежду на хороший исход всегда приятнее, чем смотреть в лицо горькой правде.