Мария Бородина - Заземление [СИ]

— Ну так что? — Анацеа с интересом наблюдала, как Азаэль помогает Мии вскарабкаться в повозку. — Самое время выбрать.

Кантана, тяжело вздохнув, сделала шаг по мокрой траве. Влажные стебли зашелестели под её туфельками. Обвив руками шею Анацеа, уткнулась ей в плечо. Слёзы Кантаны побежали горячими ручейками по шее. Волосы её пахли пылью, старыми книгами и розовым маслом.

— Я люблю тебя, мама, — проговорила Кантана, шмыгая носом. — Я никогда не хотела причинять тебе боль, клянусь!

Иномирянин робко опустил глаза в землю. Ах, как хотел бы он иного исхода! Но не выйдет. Если бы не получилось у Анацеа сейчас, сами Покровители не допустили бы их связи с Кантаной. Потому что объединённые кровными узами не должны строить отношения, а единение для таких — прямой путь в логово Разрушителей.

— Я знала, что ты примешь правильное решение, — Анацеа с одобрением погладила дочь по спине. Плечи Кантаны мелко вздрагивали под ладонью.

Кантана подняла заплаканное лицо и посмотрела Анацеа в глаза. В этот момент она до боли напоминала отца. Анацеа снова увидела Тео, стоящего перед задождлённым окном в день их последней встречи. Отчаянные отблески молний опаляли его кожу ледяным пламенем, чёрные глаза походили на перезрелые восковые вишни. «Это будет неверное решение, Анацеа», — с сожалением в голосе подытожил всплывший в подсознании образ.

Теана. Покровители должны были узнать Кантану именно под таким именем.

— Прости меня, мама, — словно прочитав её мысли, пролепетала Кантана. И робко попятилась, отстраняясь. — Покровители дарят женщинам дочерей для того, чтобы они увидели свои ошибки со стороны.

— Любовь — это не ошибка, — каменная маска на лице Анацеа отяжелела, угрожая осыпаться лавиной. — Ты ещё мала, чтобы это понять.

— Вот и не осуждай меня, — слетела с губ Кантаны едва слышная фраза. Анацеа даже удалось убедить себя, что она приняла за столь смелые слова шёпот северного ветра. Если бы её дочь сказала такое на самом деле, она легла бы поперёк дороги, но не уступила бы.

— Не вздумай перечить Покровителям, Кантана.

— У Покровителей свои законы, — заметила Кантана, — и людям они неизвестны.

— Уходишь? — пробормотала Анацеа сухими губами, едва понимая смысл сказанных слов.

— Прости, — отвернувшись, Кантана метнулась к карете. Заметив её движение, Нери сорвался с места и поспешил следом. Как во сне Анацеа заметила, что по каёмке нижней губы иномирянина тянется ссадина, по форме похожая на отпечатки передних зубов. Между двумя багряными полосками красовался широкий промежуток.

Сердце, оглушительно ёкнув в висках, замерло и камнем отрикошетило в пятки. Значит, Кантана уже целовала его! Не так давно. И целовала страстно. Ни к чему беречь Кантану от падения в пропасть. Она уже на самом дне, захлёбывается в смрадных, тинистых водах ущелий.

Почтенные Покровители! Вот, что показывало страшное пророчество!

— Ты пропадёшь одна! — прокричала Анацеа в ночь, борясь с яростью. Только страх позора удерживал её от того, чтобы не кинуться под колёса колесницы. — Одумайся, покуда не поздно!

— Я не одна, — оборвала Кантана.

— Хотя бы раз смирись, дочь, — Анацеа почти умоляла, несмотря на то, что голос по-прежнему был подобен громовым раскатам. — Хотя бы раз.

— Я очень люблю тебя, мама, — Кантана обернулась через плечо. В глазах её по-прежнему стояли слёзы. — Я всегда буду тебя любить, даже если ты собственноручно меня четвертуешь. Но любовь — это не чувство безраздельной власти и обладания. Поэтому отпусти меня. Я сделала выбор.

Подобрав платье, Кантана вскарабкалась в карету. Иномирянин скакнул следом и спешно притворил дверь.

Анацеа стояла на леденящем ветру, глотая иглистую изморось. Эмоций совершенно не осталось, боли — тоже. Реальность превратилась в небрежно нарисованное полотно — размытые росчерки мела и угля. Её словно вырвало из текущего мгновения и отнесло в безвременье, как осенний лист. За жалкую пару минут настоящий момент убежал далеко вперёд, заморозив мир. Душа теперь теплилась в слезах Кантаны. Для неё же осталось лишь тело.

— Мама, — сбиваясь, пробормотала Кантана, как только повозка въехала в недры рабочего квартала. — Мамочка моя…

Мимо побежали сутулые просмоленные домики. В одиноких окнах, за мутными стёклами ещё не погасли огоньки свеч. На соседней улице, за густой берёзовой порослью, остался дом Лазовски. Страшное осознание иглой вонзилось в поясницу: она больше никогда не увидит Тилен. Не исключено, что её четвертуют и сошлют в Пропасть до того, как Кантана вернётся на Девятый Холм.