Ли Брэкетт - Венерианская колдунья. Вуаль Астеллара (рассказы)

Имя Ли Брэкетт неразрывно связано с историей научной фантастики, с ее «золотым веком». Вместе со своими друзьями и коллегами — Генри Каттнером, Кэтрин Мур — и мужем Эдмондом Гамильтоном, на которого оказала огромное влияние, она стояла у истоков одного из самых популярных жанров фантастики — «космической оперы».

Первый рассказ Ли Брэкетт вышел в свет в 1940 году, и на протяжении пятнадцати лет с того дня она оставалась непревзойденной мастерицей, оказавшей огромное влияние на развитие жанра. Не случайно единственная премия «Хьюго», которую она успела получить (присуждать их начали, когда расцвет ее творчества был уже позади), в 1980 году — посмертно — была получена ею за логическое завершение истории «космической оперы», сценарий знаменитого фильма Джорджа Лукаса из трилогии «Звездные войны» «Империя наносит ответный удар».

Перед читателями ее книг открывается Солнечная система, какой она представлялась до того, как человек вышел в космос — полная ужасающих тайн и древних секретов, необъяснимого и загадочного, арена великих подвигов и драм. Полная первобытной силы Венера, жестокий Меркурий, удивительные миры дальних планет и, конечно, кровавый Марс — вот арена, на которой разыгрывается действие большинства классических произведений Ли Брэкетт, несмотря на то что с начала пятидесятых годов она вышла на межзвездные просторы.

И на этой арене разыгрываются жестокие драмы. Мягкость, приписываемая обычно женщинам-фантастам, совершенно отсутствует в прозе Ли Брэкетт. Сюжеты ее просты, отношения персонажей четко определены. Даже краски ярки и пронзительны — лазурное небо, винно-красное море... и ослепительный блеск солнца на клинках. Писательница не делает скидок на слабость. Ее мир суров, и его закон — это закон сильного.

Настойчиво повторяются из рассказа в рассказ две темы — безыскусное благородство героев-одиночек и тоскливое чувство потери, возникающее при столкновении с необычным, древним, чужим, потому что, как замечает один из ее персонажей, «мы не доверяем никому, кто так или иначе отличается от нас, и так или иначе уничтожаем их».

Во второй том избранных работ Ли Брэкетт вошли лучшие рассказы в жанре космической оперы, открывающие перед читателями панораму завораживающего, притягательного и опасного Космоса. Если первая часть книги — «Венерианская колдунья» — посвящена ближним планетам, то вторая, «Вуаль Астеллара», уводит нас за Пояс астероидов, к спутникам Юпитера, и еще дальше — к звездам...

Ветер дул ровно, не усиливаясь, не налетая внезапными шквалами, и силы его хватало ровно настолько, чтобы еле-еле наполнять паруса обшарпанной скорлупки и не спеша гнать ее по тихим морским волнам. Мэтт Харкер лежал у румпеля, считал струйки пота, стекающие по его голому телу, и угрюмыми тусклыми глазами поглядывал в темно-индиговые небеса. Из последних сил он сдерживал бессильную злобу, что поднималась у него в горле, как горькая отрыжка.

Море — венерианская жена Рури Маклерена называла его морем Утренних Опалов, — черное, пронизанное яркими подводными огоньками, чуть слышно плескалось за бортом корабля. Небо низко нависало над ним. Толстое облачное одеяние Венеры навсегда скрыло Солнце от изгнанников-землян, и теперь они почти забыли, как выглядит великое дневное светило. На горизонте синий мрак рассеялся, и узкая светлая полоска протянулась там, где небо сливалось с морем. Две тысячи восемьсот человек, экипажи двенадцати кораблей, чувствовали себя безнадежно заплутавшими на долгом пути между рождением и смертью.

Мэтт Харкер глянул на парус, затем на кормовой фонарь идущего впереди корабля. В туманном сиянии, которое не угасает на Венере даже ночью, было отчетливо видно его лицо, изможденное, осунувшееся, покрытое морщинами и шрамами — наследством той жизни, когда желаешь и не имеешь, умираешь, но не становишься мертвым. Харкер был тощим, жилистым, невысоким человеком со змеиной уверенностью в движениях.

Кто-то осторожно пробрался к нему, обходя спящих, чьи тела устилали всю палубу. Харкер равнодушно кивнул подошедшему:

— Привет, Рури.

— Привет, — ответил Рури Маклерен и сел.

Он был молод, наверное, вдвое моложе Харкера. На его лице, очень усталом, все еще светилась надежда. Некоторое время он сидел, ничего не говоря и никуда не глядя, а затем спросил: