Сергей Алексеев: Волчья хватка. Книга первая

Инок подкачивал насосом лампу, шевелил, переворачивал прут и, приплясывая в тоненьких сапожках, длинно швыркал носом. Эти неспешные приготовления усмиряли не только птиц на деревьях, а и самого Ражного: умиротворяющая приземлённость события никак не соотносилась с предстоящим смертельным поединком. Узник же в затемнённой клетке ходил, как рассвирепевший лев, сотрясал телегу и пугал внезапным, нечленораздельным стоном трепетные крылья воронья.

Разогрев наконец-таки железо, экзекутор заскочил на телегу, откинул тряпку с задней стороны клетки и сунул арматурину между прутьев. Прежде раздался утробный рёв, потом пахнуло вонью палёной шерсти, и в следующий миг из открытой клетки серым сполохом выскочил волк.

Ражный оторопел от неожиданности. Настроенный увидеть калика — пусть озверевшего верижника, но все же в человеческом образе, — он в первое мгновение попятился назад. Когда же зверь, спрыгнув на землю, присел и ощерился, он узнал Молчуна: прижатое левое ухо была с пулевой пробоиной.

Но что же сотворили с ним?! Вместо одного глаза зияла чёрная, с запёкшейся кровью, дыра, на втором — гнойное бельмо. Из разбитого носа сочилась сукровица, старые раны изодраны, а на серой шерсти — горелые пятна пежин от шеи до репицы хвоста.

И только ослепительно-белые клыки, обнажённые в немом оскале, оставались невредимыми и первозданными.

Разъярённый до крайней степени, он ничего не понимал, не чуял, да и вряд ли что видел, лишь угадывая перед собой человека. И все — от бешеного пенного оскала до пружинистой, хищной походки и поджатого полена — все в нем было звериным. Совершённый им за краткую жизнь величайший путь эволюции был уничтожен, превращён в ничто за считанные часы.

Достойную казнь придумал Ослаб, решил вернуть ему Ярое сердце, сведя в Судном Пиру с очеловеченным зверем…

Ражный не мог даже изготовиться, принять какую-то стойку, положение — опыта схваток с хищниками не было, он лишь мечтал отыскать берлогу и потягаться силами с медведем.

А волк уже имел опыт, расправившись с Кудеяром: судя по следам, схватка длилась полчаса, не меньше — не так-то просто было взять одичавшего лесного человека…

— Молчун? — негромко окликнул он, более оттого, что был растерян и ошеломлён видом волка.

Тот не услышал, захлёбываясь от ярости, сделал первый скачок и, не останавливаясь, в тот же миг — стремительный боевой бросок. Ражный отшатнулся, волчьи клыки захватили пояс аракса и, сдёрнув с него кованую бляху, оставили два глубоких, будто отштампованных следа. И только сейчас он вспомнил, что вышел на поединок в чужих одеждах, напитанных незнакомыми волку запахами, если он что-то мог улавливать разбитым носом со вздувшимися ноздрями.

Зверь оказался за спиной и если бы мог мгновенно остановить инерцию семидесятикилограммового тела, успел бы сделать ещё один прыжок, сзади — Ражный повернулся к нему с некоторым опозданием, левым плечом, чтоб отразить удар, однако не теряя надежды, прикрикнул:

— Не смей! Не смей, Молчун!..

И оборвал себя, вдруг осознав, что это не просто недоразумение — поединок. Судный Пир! И независимо от того, кто выставлен противником, ему надо ражаться. Суть сейчас заключалась не в приговоре, вынесенном по воле старца; для того чтобы вернуть воинский дух, он бы и родного брата выставил на ристалище, если бы таковой имелся в природе.

Иное дело, в воле Ражного было, как завершить такую схватку…

После первого неудачного рывка зверь отскочил на несколько сажен и теперь, развернувшись, крался с прижатыми ушами и вздыбленным загривком. Бельмо на единственном уцелевшем глазу мешало ему определить расстояние до цели, а самый сильный и точный удар волк обычно наносил с расстояния трех метров или в тройном прыжке, совокупив силу челюстей с энергией движения. Ражный стоял, как в кулачном зачине, левым плечом вперёд, машинально прикрывая правым локтем рану на боку. Он мог оказывать пока лишь пассивное сопротивление, поскольку для нападения, для атаки следовало избрать какую-то тактику, а ничего! Ровным счётом ничего из огромного арсенала не годилось! Перед ним был хищник, зверь с особой психологией и непредсказуемым поведением. Мало того, он находился постоянно в состоянии Правила, в состоянии дикого, животного аффекта, что удесятеряло его силы и выносливость.

Как всякий боец, в критических, опасных ситуациях Ражный мыслил образами, и в сознании стремительно проносились десятки заготовок, образцов, стандартов ведения схватки.