Сергей Алексеев: Волчья хватка. Книга вторая

— Что слушать-то?

— Будто шаги… Идёт кто-то! Во!.. Вроде ветка треснула! Неужто Сыч?

— Никого нет, — наугад сказал Ражный. — Это тебе мерещится.

— Звук слышишь? Кто-то воет…

Иногда Ражному чудился какой-то звук, похожий на плач, возникающий то в одной стороне, то в другой, но скорее, это кричала птица, а не зверь или человек.

— А что, Сыч воет?

— Вроде нет, но говорят, кричит, как птица. Это, кажется, волк воет. Уж я-то их послушал и повидал!.. Но опять же, в Вещерских лесах этих хищников никогда не бывало… — калик вдруг про пищу забыл: — Слушай, Ражный! Тот зверюга, которого на тебя спустили… сдох?

— Не знаю…

— Жалко, если сдох, — загоревал калик. — Выходит, старец и волка засудил. А он — ты погляди! Харакири себе сделал!.. Может, у него совесть проснулась?

Сразу же после Судной схватки Ражный настиг уползающего Молчуна, скрутил, сострунил его, зашил брюхо берестяным кетгутом, опалил огнём раны ему и себе и сел рядом: с собой в Сирое волка не взять, а развязать путы и оставить здесь, разорвёт швы и сдохнет. В это время к нему и подъехал отец Николай, вотчинник Вятскополянского Урочища, бывший зрящим на Судном поединке. Он молча присел с другой стороны, потрепал холку зверя.

— Возьми его, Голован, — попросил Ражный. — Это же мой дар, помнишь?..

— Как взять, если он сам к тебе вернулся? — вздохнул тот. — Грешным делом подумал, ты сманил его… Прости уж.

— Увези к себе в вотчину, теперь приживётся…

— Скажи мне, Ражный… Это что? Пробуждение разума? Зарождение души?

— Тебе лучше знать, ты священник…

— У людей проявляются звериные чувства, у зверей — человеческие… Чудны твои дела, Господи.

Голован взял волка на руки.

— Ты его пока не развязывай, — предупредил Ражный, — чтоб швы не порвал. Кишечник у него целый, так что можешь кормить.

— Во второй раз принимаю дар, и опять раненого. Теперь он и стреляный, и битый, и рваный…

— И слепой…

— А совесть не потерял, — вотчинник понёс Молчуна к машине. — Если опять вернётся, я не в обиде!

— Теперь ему возвращаться некуда…

Пуще огня и смерти волки боялись Вещерского леса, ибо по своей вольной, независимой природе они могли быть серыми, но не сирыми и убогими. На самом деле тонко чувствующих и осторожных хищников отпугивала источаемая верижниками энергия, и считалось, что если волки пришли в Урочище, значит, там нет ни одного буйного аракса.

Сейчас Ражный вспомнил Голована и сказал калику:

— Если у зверя однажды проснулась совесть, это на всю жизнь.

— Значит, он оборотень, — уверенно заключил тот.

— Он зверь от рождения.

— Ты что, видел, как он родился?

— Можно сказать, пуповину ему перерезал… Калик посмотрел на него внимательно, поверил и стал есть.

— Тогда ладно… А правду говорят, ты сам можешь волком оборачиваться?

— Нет.

— Почему же слух такой?

— Врут.

— Ну ты ведь догоняешь волков? Ходишь по следу?

— Хожу.

— Значит, у тебя нюх особый, как у зверя? Или что?

— Интуиция.

— Это ты не ври! — засмеялся и погрозил пальцем калик. — За тобой ведь давно наблюдают!

Он опять проговорился. Никто, даже Пересвет, отвечающий за мирскую жизнь вотчинников, не имел права по-воровски следить за ними. Если такая слежка велась, то с благословления либо по поручению самого Ослаба, непременно с помощью незримых опричников и с далеко идущими целями.

На сей раз Ражный будто бы не заметил ничего.

— Есть всякие охотничьи приёмы, — стал увиливать он. — Тебе-то какой интерес?

— Да я же вечно по лесам и полям брожу, столько волков перевидал — страсть! Раза два так чуть не съели, ножиком отбивался.

— Волки боятся человека.

— Меня не боятся!

— Значит, ты не человек, — вставил Ражный. — Или врёшь как сивый мерин.

Калик захохотал, чтоб уйти от ответа, дожевал хлебушек, набросал в банку снега и тщательно вычистил длинным гибким пальцем стенки.

— Только червяка и заморил… Холодно будет спать. Вот бы рогны чуток!..

Ражный молчал, еле сдерживая озноб: на ходу было тепло, стоило сесть, и морозец начал буравить лёгкую куртку, надетую поверх рваной, с зияющими дырами, борцовской рубахи.

Калик это заметил и вдруг предложил:

— Хочешь, научу, как спать на морозе? До сорока градусов? Мы же ходим чуть ли не до Полюса, спим под открытым небом, и ещё ни один не замёрз. Хочешь?

Калики просто так своих тайн не открывали, и следовало подождать, что он попросит взамен. На сей раз сирый ничего не попросил, а устроил бесплатную демонстрацию: широкими движениями разделся до пояса, сел на снег и собрался в комок, замкнув руки под коленками.