Михаил Логинов - Забытый край [СИ]

Его схватили за руки, по две пары рук легли на каждую его руку. Он с непониманием поглядел на болезненные, морщинистые рожи. Те что-то говорили, но Стенсер их не слышал. После он ещё раз посмотрел на грязные руки, на засаленные рукава их одежд…

«Баня!» — воскликнул он вначале мысленно, а потом, уже в слух. — Баня! Точно, вспомнил! Баня!

Теперь голоса слышались. И один, тот сиплый, спросил:

— Да в баню твою баню… айда ещё выпьем!

— Не-не-не, ни какой выпивки! Мне это, баню нужно… эм… как же… короче, мне нужно в баню!

Его не стали держать. Предлагали выпить, душевно поговорить, да и так, славно спеть ещё. Но не держали. Мужчина отказывался. И на заплетавшихся ногах, Стенсер поплёлся к выходу из самого важного строения на деревне.

Стенсеру снился удивительно приятный сон. Там он гулял с девушкой, лицо которой ему казалось смутно знакомым. Он не мог припомнить, где встречал эти острые черты и внимательный, такой проницательный взгляд. Но это и не имело значения.

Во сне он бродил по деревне рядом с той девушкой. Они о чём-то разговаривали, но слова ускользали и теряли всякое значение. Его притягивало к чудесной девушке, а запах полевых цветов, который исходил от неё, ужаснейше дурманил сонные чувства.

И будь его воля, Стенсер отказался бы просыпаться. Только всё идёт своим чередом. Сон окончился медленным, не торопливым пробуждением.

Там, во сне, он просто гулял с той девушкой, ничего больше. И, как влюбившийся юноша, ощущал такие яркие чувства, что не мог думать ни о чём другом. Ему казалось, что это сладостное видение — его идеал о прекрасном. Даже встав с лежанки и готовя завтрак, Стенсер понимал, что с таким чудеснейшим созданием невозможно делать ничего более, как просто наслаждаться общением и компанией, да и то, только во сне.

«Таких чудеснейших видений в жизни не встретишь» — печально думал он.

Разогрев остатки рыбной похлёбки, Стенсер не торопливо завтракал. Запоздало напала головная боль. По всему выходило, что удивительный, уж позабытый девичий образ смог на время отвлечь его похмельную голову от утреннего бодуна.

Домовой вышел из-за печи. Он хмурился, но всё же привычно поприветствовал. Не повысил голоса, но Стенсер поморщился так, словно старик крикнул ему прямо в ухо:

— Утро доброе!

Зажмурившись, словно так можно спрятаться от звуков, Стенсер сказал:

— Кому и доброе, а кому…

Домовой подошёл к столу, за которым уже сидел мужчина, принюхался, а после, ухмыльнувшись, протянул:

— Хоть в чём-то не дурак!

Спустя какое-то время, когда старик вернулся с охапкой трав, он стал возиться с маленькой кастрюлькой у печи. Ещё тогда Стенсер изумился тому забористому, горькому запаху, который поднимался от печи. Но что же случилось, когда домовой поставил густое, травянистое варево перед Стенсером!

«Ух, ну и гадость!» — подумал он, утирая выступившие слёзы.

— Пей, — как ни в чём не бывало, сказал домовой.

— А? Вот это?

— Да, вот это.

Мужчина поморщился. Но всё же приблизился к кастрюльке и попытался вдохнуть…

— Что за гадость! — спрашивал человек, с кашлем отпрянув от стола, — ты что, Будимир, отравить меня вздумал?

— Пей, дурья твоя башка, а не то ведь эти… ты хоть знаешь что выпил?

— Нет?.. — с неуверенностью ответил мужчина.

— Пей, а не то худо будет!

К удивлению Стенсера, старик выглядел взволнованным. Ему вспомнилось, как за другую глупость домовой был готов кинуться на него с кулаками, а тут да такая реакция…

«Неужели во что-то столь серьёзное вляпался?» — подумал мужчина.

— А может не надо? — с надеждой спросил Стенсер.

Домовой так красноречиво взглянул, что всякое желание пытаться уклониться от горькой чаши отпало.

Вздохнув, Стенсер подумал: «Ну, была, не была!»

Он, надеясь, что отделается от сомнительного пойла в один глоток, выдохнул и…

«Что за мерзость!» — подумал он.

Первый же глоток застрял обжигающим комом в горле. На силу продрав этот ком, Стенсер глянул на старика и сказал:

— Будимир, ну это же пить нельзя! Давай без этого, ага?

— Пей, — непреклонно ответил старик.

Мужчина перевёл взгляд. Сразу не заметил, но не мало изумился увидев в руке у домового кочергу.

— Пей, а не то худо будет! — повторил старик.

Мучения, страдания и ужаснейшая пытка. Именно так это выглядело для Стенсера. Когда он закончил с варевом, он чувствовал мучительную усталость и слабость. Ко всему прочему его голова вновь отяжелела, но он всё же чувствовал тихую ненависть к изуверу.