Кейти Роуз Пул - Грядет Тьма [litres]

Принцем без королевства. Мальчиком без дара.

Лжецом.

МЕДЕЯ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛА ДЕРЕВНЕЙ– она стала могилой.

Тела селян лежали прямо там, где они упали, когда умерли, только теперь они сгнили и обратились в кости и пыль. Никого из них не потревожили; даже шакалы и дикие кошки больше не приходили в это место. Деревья стояли в молчании, лишенные пения птиц. Муравьи и цикады сбежали.

Беру прошла очень долгий путь, чтобы добраться до места, где началась ее жизнь.

Гектор почтил ее просьбу вернуться в деревню. Это Беру колебалась, она сомневалась, когда их поезд остановился на станции Тель Амота. Не потому, что она боялась того, что впереди, а потому, что не могла взглянуть на то, что оставила позади. Теперь в этом месте сошлись ее прошлое и будущее – два конца единой нити, невозможное начало и неизбежный конец.

Хруст утрамбованной грязи под их ногами был единственным раздававшимся звуком, пока они пробирались к пустой площади. Раньше именно здесь деревенские жители устанавливали рыночные лотки, чтобы продавать свои товары проходящим через деревню караванам. Беру все еще помнила запах жарящегося мяса и сухой выпечки, почти слышала смех детей и смешивающиеся голоса сплетничающих соседей и торгующихся продавцов.

А теперь здесь стояла тишина. Арки из песчаника стояли по бокам площади. Магазины с плоскими крышами, лишенные навесов, остались пустыми.

Гектор остановился рядом с Беру.

– Здесь никого нет, – сказал Гектор, его темные глаза осмотрели площадь. Он глянул мимо храма Бехезды и старой часовой башни на искривленный платан, вырвавшийся из потрескавшейся земли.

Пять скелетов лежали полупогребенными в земле вокруг него. Один был маленьким – ребенку, которому он принадлежал, было не больше восьми лет.

– Они все мертвы, – сказал Гектор.

Беру не была готова видеть выражение его лица. Она сама едва осознавала сцену вокруг них, а она-то знала, что ждало их в деревне. Она решила прийти сюда, вернуться домой, даже зная, что от него осталось.

– Твои родители и брат не были первыми невинными людьми, умершими из-за меня, – сказала она.

Гектор сделал резкий вдох.

– Вот что понадобилось, чтобы вернуть меня, – только теперь она встретилась с ним взглядом.

– Как это произошло? – спросил Гектор резко.

Понадобились все остатки сил Беру, чтобы вспомнить тот ужасный день.

– Она не собиралась убивать их, – прошептала она. – Увидев меня, лежащую мертвой, она схватила меня за руку и…

– Нет, – сказал Гектор. – Не это. Как ты умерла?

Вопрос удивил ее. Какая ему разница? Может, это просто последний кусочек пазла, который Гектор пытался сложить последние пять лет? До какой трагедии может отследить он смерть своей семьи? Какое решение спровоцировало следующее и следующее, и следующее, что привело их сюда?

– Я заболела, – ответила Беру. – И наши родители тоже. И многие другие жители. В тот год был голод, и нехватка еды сделала нас всех еще уязвимее.

– Но не в этом дело, не так ли?

Она отвернулась. Было еще кое-что, но она никогда не произносила этого вслух. Она точно не была в этом уверена, это был лишь повисший вопрос, на который у нее никогда не находилось храбрости ответить. Ее болезнь пришла не быстро. Она была медленной, постепенной, как и все эти разы угасания после нее.

– Эфира постаралась исцелить меня, – сказала Беру. – Она уже так делала, с другими. Наши родители запретили ей использовать Дар – они пытались сохранить его в тайне от остальной деревни, – но иногда мы слышали о больных детях и… она им помогала. Но по какой-то причине в этот раз не помогло. Мне становилось лучше на несколько дней, а потом я снова заболевала. Мне становилось даже хуже, чем раньше. Уходило все больше сил на то, чтобы меня исцелить. Эфира всегда винила себя за невозможность вылечить меня, прежде чем я умерла.

Она посмотрела на пустую площадь. Только здесь, в этом месте, где перекрещивались ее прошлое и будущее, она могла встретиться лицом к лицу с последним, не получившим ответа вопросом.

– Но, мне кажется, дело всегда было во мне. Возможно, со мной всегда было что-то не так, то, чего не могла исправить Эфира. То, чего никто не мог исправить. Возможно, не возвращение к жизни сделало меня такой. Может, мне изначально суждено было умереть.