Дмитрий Манасыпов - 13 участок. Чужак [AT]

Все верно, кораблем уйти порой проще, если знаешь, к кому обратиться. Дорог из города не так много и, готов спорить, люди Мен Хва сейчас осадили каждую, наверняка заплатив копам для усиления осмотра любого подозрительного авто. И, плюс, шерстят округу, рассадив секреты как лук-порей в ящик на подоконник.

— Как он выглядит?

Лаки виновато прикусила губу:

— Я ни разу его не видела, только слышала.

Ох, дела-дела…

— Хорошо. На всякий случай — оказавшись внутри мы расходимся. Одна ты сможешь уйти, если случится заварушка. Можешь уйти почти сразу, если не боишься привлечь внимания. Если не захочешь — просто держись подальше, Лаки. И спасибо тебе.

— Тебе спасибо. — сказала она серьезно. — Найди эту тварь. И убей ее, Кроу.

А разве кто-то собирался тащить сумасшедшую убийцу в камеру? Может, кто и собирался, но это не ко мне. Убивающий из неделю в неделю не успокоится, а остановит его… её, только маленькие подружки Кроу, прячущиеся в магазинах моих пистолетов.

— Вы у нас в первый раз? — поинтересовался крепкий детина на входе. — Мисс я помню, а вас — нет.

— В первый.

— Это заведение рода Хьорна. — продолжил он. — Мы не обыскиваем, если нет причины. Мы не одобряем применение оружия, здесь правила рода Охотника. Мы не мешаем поединкам, если они честные, таковы правила…

— Рода Хьорна-охотника, я понял.

— Хорошо. И — добро пожаловать в «Эльдорадо».

Господь милостивый, какая безвкусица! Не название, а какая-то чушь. Такая, знаете, пузатая и надутая из поддельного золота, блестящего куда там мягким переливам настоящего драгоценного металла.

Дом оказался настоящим дворцом, внутри, само собой. Он не казался здесь больше, он таким и был. Несколько огромных залов, соединенных в единое пространство, переливающееся мягким светом ламп, женским смехом и запахами дорогого алкоголя. Ночной город любил красиво жить и не стоило его осуждать.

Рулетка, столы для покера и прочих игр, включая кости. Здесь делали ставки, совершенно непонятные простым работягам города и просаживали состояния. Такие места одинаковы, пусть это и находится в тени Ночного города. Старые азартны не меньше людей, если не сказать, что больше.

Сцена в дальнем конце, настоящая концертная сцена, где сейчас весело пели саксофоны и невысокий щуплый артист, со стороны напоминающий смешную голенастую птицу с хохолком. За ним, весело покачивая вырезами с разрезами, совершенно точно наказуемых согласно Уложения о морали с нравственностью, выбрасывали вверх и в сторону свои точеные ножки самые настоящие альвы. Простые кочевые альвы, все больше оседающие в городах и меняющие свободу на достаток из-за собственной красоты.

Три зала, да, точно. Три высоких и длинных помещения с отдельными комнатами, кабинетами и прочими альковами, мягко блестевшими начищенными петлями с ручками дверей. Снующие официанты в бело-черных парах, девочки-разносчицы, торгующие сигаретами, шоколадом и крохотными букетами, несколько явных распорядителей, важно прохаживающихся в самых настоящих фраках.

Посетители бурлили настоящим калейдоскопом, мешая в нем всё и вся. Низкие дворфы гудели возле карточных столов, ставя на кон серебряных мексиканских «орлов» и собственные золотые прямоугольники старой чеканки. Альвы, глядящие на всех, как на низкородный скот, лениво тянули вино, высматривая партнерш среди женщин. Коллеги-родственницы Лаки, три замеченные штуки, собирали вокруг человеческих мужчин.

Одиноко переливаясь чернющими перьями, в смокинге и с красно-эмалированным крестом на ленте, за столом для виста сидел незнакомый Ворон в монокле. Агатовый глаз уставился на меня, Ворон незаметно скрипнул и остался сидеть. Но меня Ворон узнал, это точно.

И полукровки. Полукровок в Ночном городе много, они и есть Ночной город, создания тьмы и, очень редко, света. Их нечасто отличишь от обычных людей, а от своих Старых предков или родителей им порой достается самое настоящее уродство.

— Я… — Лаки вдруг странно вздрогнула, уставившись в толпу, гомонящую у предижистатора, вытаскивающую доллары из-за ушей зевак. Фокусница блестела цилиндром, карими глазами, черными волосищами до задницы и ей самой. Фрак плавно переходил в трико, обтягивающее ее прелести туго и ничего не скрывая. Само собой — нарушая все положения Уложения о морали с нравственностью.

Так, Лаки явно привлекла не эта девица, а кто-то еще. И, сдается мне, объектом вздрагивания Лаки был обычный прожигатель жизни с Уолл-стрит, с волосами, блестящими от бриолина и тонкими усиками. Он смотрел на Лаки, прикусив губу и недвусмысленно показывал на один из кабинетов неподалеку. Вот так, значит…