Алия Якубова - Выбор единорога

Перебирая пальцами длинные льняные локоны волос, я спросила:

– Что тебя беспокоит?

– Что? Нет, ничего. Все хорошо, - он улыбнулся почти искренне. Почти.

– Мне бесполезно врать, ты же знаешь. Что-то не так? Для разнообразия можем попробовать и твои проблемы порешать.

– Да никаких проблем, собственно, и нет. Так…

– Пусть так. Говори, как есть!

– Ты знаешь, что тебе сложно возражать, когда ты лежишь обнаженная в моих объятьях?

– Знаю. Поэтому колись давай!

– Ну… я видел, как вы близки с Иветтой. Причем можете не говорить и не прикасаться друг к другу, а это все равно заметно. Вы тянетесь друг к другу.

– Да. Это узы стаи. Наши звери всегда и везде узнают друг друга и чувствуют. Могут позвать за многие километры и будут услышаны.

– Вот-вот. Я оборотень, но никогда не испытывал чувства такого единения, - вздохнул Андре, зарывшись носом в мои волосы.

– Но это от того я так чувствую Иветту, что являюсь ее кайо.

– А Крис? Как ты его ощущаешь?

– Хм… Как нечто родное, близкое. Он - урра моего прайда, а значит - часть меня как патры. Его зверь всегда будет искать защиты у моего и поддерживать меня.

– Его тянет к тебе?

– Думаю, да, но не так, как ты полагаешь. Эта тяга коснуться, перенять запах, почувствовать себя причастным. И все-таки это не создает особых неудобств, так как леопарды - одиночные, а не стайные хищники. Волки хуже.

– Куда уж?

– Большая нужда в прикосновениях и абсолютное чувство защищенности лишь в стае. Очень немногим по силам одинокий образ жизни вдали от стаи.

– Все это очень… любопытно, - Андре перекатился на живот и повернул ко мне голову. - Я никогда не чувствовал себя частью чего-то похожего, что могло бы меня защитить. Разве что в глубоком детстве, с матерью. Но это был относительно недолгий период жизни.

– Расскажи о ней и о том, как ты стал магом. Если тебе, конечно, не больно вспоминать об этом, - осторожно попросила я.

– Боль… она ушла, оставив лишь горечь и тоску. С тех пор прошли не годы, века… но ты имеешь право знать.

Нас, единорогов, всегда было мало, хотя во времена моего рождения встречались чаще.

Так сложилось, что моя мать всегда была ближе к людям, чем к соплеменникам, поэтому и жила с первыми. Моим отцом стал один из изгнанников нашего племени, как мне сказали потом. Я его никогда не видел, хотя знаю, что сейчас он уже умер. Его роль в моей жизни ограничилась лишь зачатием.

Единороги живут очень долго. Они не абсолютно бессмертны, как наги или живучи, как драконы, но тем не менее.

На момент рождения Андре, его матери Верине уже было более четырехсот лет, и этот городок был пятым на ее памяти, где она решили задержаться.

Городок как городок. Небольшой, торговый, с замком королевского вассала, и расположен так далеко на севере Италии, что это уже почти Франция. Хотя это волновало жителей лишь в периоды уплаты податей.

Верина обустроилась даже не в самом городке, а в крохотном домике на окраине. Практически на границе леса. Местные посчитали ее знахаркой, и женщина не спешила разочаровывать их, так как действительно знала толк в травах и пользовала тех, кто решался обратиться за помощью.

То, что она жила одна, порождало немало толков, но все странности списывались на то, что знахарок без них не бывает. А эта хоть не уродливая старуха, а настоящая красавица.

Верина не походила на местных женщин: высокая, статная, но самое главное - у нее были очень светлые волосы при карих глазах. Не сказать, что в этих краях блондинок не было совсем, но очень мало.

Когда беременность Верины стала очевидна любому, слухов поползло еще больше, но немногие приобретенные друзья постарались как можно быстрее заткнуть злые языки, и им это почти удалось.

Андре родился не в доме на мягкой постели, а в лесу, в шалаше, под последние капли ночного дождя. Это убежище Верина выстроила в самом глухом уголке леса задолго до родин. Ни одну повивальную бабку ни подпустила бы она ни к себе, ни к ребенку.

Прежде чем разрешится от бремени, женщина почти сутки металась по лапнику, служившему ей ложем. Крохотную поляну огласил первый младенческий крик. Не было родни или членов табуна, дабы помочь ему войти в мир. Только мать и дитя. А в течение первого часа, как и должно, произошло первое превращение.

Лишь слегка спеленатое новорожденное дитя изменилось, вместо него появился белоснежный единорожек. Правда, рога еще и в помине не было. Лишь серебристая звезда на том месте, где ему суждено вырасти. Жеребенок судорожно перебирал копытцами, силясь встать на неокрепшие ножки. Но пока не удавалось.