Элвин Гамильтон - Наследие джиннов

Мою мать повесили, и только теперь соседи понемногу переставали проклинать её имя. Дядя произнёс его спокойно, деловым тоном.

— Мне и с твоими дочерьми забот хватает, — раздражённо ответила тётушка Фарра, — а ты ещё и отродье моей сестры подсовываешь! — Имени сестры она после её смерти не упоминала.

— Тогда я сам возьму её в жёны!

Дядя Азид говорил так, словно покупал лошадь. Мои пальцы судорожно вцепились в песок.

— Она слишком молода! — фыркнула тётушка и, судя по тону, презрительно отмахнулась. Этим обычно споры и заканчивались.

— Не моложе, чем Нида была… В конце концов, она и так живёт у меня в доме и ест мой хлеб. — Временами на дядюшку находило, и он мог пренебречь мнением главной жены. Похоже, идея воодушевляла его всё больше. — Так что пускай либо остаётся как моя жена, либо выметается как чья-нибудь ещё. Мне по нраву первое.

Мне это уж точно не по нраву. Лучше сразу умереть!

Сжав зубы, я глянула на бутылки. Кроме цели, ничто не имело значения.

Я спустила курок.

Первая бутылка разлетелась сразу, вторая закачалась на краю деревянного бруса. По выбоине в толстом стекле было видно, куда отрикошетила пуля. Я затаила дыхание.

Вот они, пятьдесят фауза, которых я могу никогда больше не увидеть. Смерть или спасение.

Бутылка свалилась на землю и раскололась. Толпа взревела.

С облегчением переведя дух, я повернулась, встретив изумлённый взгляд Хасана. Так смотрят на змею, чудом избежавшую ловушки. Чужак смотрел у него из-за спины, приподняв брови. Мои губы под куфией расплылись в невольной улыбке.

— Ну как?

Шрам над губой Хасана искривился.

— Становись на второй этап.

Не знаю, как долго ещё мы стреляли. У меня спина взмокла от пота, а Дахмад успел выхлестать между делом три бутылки своей коричневой бурды. Однако револьвер всё ещё был у меня в руках.

Теперь мишени стояли на деревянном щите, мальчик крутил ручку, и щит медленно вращался. Я шесть раз нажала на спуск, и толпа вновь разразилась рёвом, заглушая звон разбитого стекла.

Рука Хасана легла мне на плечо.

— Итак, перед вами участники сегодняшнего финала! — выкрикнул он у меня над ухом. — Наш местный чемпион — Дахмад! — Услышав своё имя, подвыпивший великан пошатнулся, победно воздевая руки. — Его главный соперник, который опять с нами, — Змей Востока! — Странноватый чужак, казалось, не заметил криков и свиста, лишь кривая усмешка скользнула по его лицу. — И наконец, открытие сегодняшнего прекрасного вечера… — Хасан вскинул мою руку, и толпа затопала, заорала и засвистела так, что стены сарая вздрогнули. — Синеглазый Бандит!

Всплеск паники мигом вытеснил всю радость. Я украдкой огляделась в поисках Фазима. Сойти за мальчишку ещё куда ни шло, но цвет глаз не скрыть. Всё остальное у меня такое же, как у любого обитателя пустыни, но даже дурак вроде Фазима, услышав про глаза, сложит два и два. Три у него вряд ли получится. Сжав зубы, я натянуто улыбнулась под куфией, пережидая неистовство публики.

Хасан уронил мою руку.

— Десять минут на последние ставки, потом финал! — объявил он.

Зрители гурьбой повалили к букмекерам. Я устало опустилась на песок и прислонилась спиной к барьеру. Дрожь волнения ещё отдавалась в ногах, пропотевшая рубашка липла к телу, лицо горело под плотной тканью куфии, но впереди уже маячила победа! Прикрыв глаза, я предвкушала вожделенный звон монет. На кону больше тысячи фауза — столько до самой смерти не наскребёшь, особенно после того, как месяц назад обрушились железные копи в Садзи. Ошиблись с закладкой взрывчатки — это официальная версия. Подобное случалось, хоть и без таких серьёзных последствий. Однако гуляли слухи и о саботаже, и о бомбе, поговаривали даже о древних и что, мол, какой-то джинн решил наказать людей за грехи. Так или иначе, нет железа — нет оружия, а значит, и денег. Всем пришлось затянуть пояса, а у меня не хватило бы и на сам пояс. С тысячей фауза совсем другое дело. Чего только на них не купишь! Можно наконец выбраться из опостылевшей пустыни, покрытой фабричной копотью, и рвануть в Изман. Первым делом добраться с караваном до Арчи, а оттуда уже идут поезда.

Изман! Слово, впитанное, как молитва, из уст матери. Оно было символом огромного мира и обещанием лучшей жизни — той, что не заканчивается петлёй.

— Значит, Синеглазый Бандит? — Чужак уселся рядом, опершись локтями на поднятые колени. На меня он не смотрел. — Ну хоть получше, чем Змей Востока… — Поднял бурдюк с водой, жадно приложился к нему. Я невольно сглотнула, не в силах отвести глаз. Только сейчас поняла, как хочу пить! — Хотя всё равно кличка разбойничья. — Он глянул искоса. Ни взгляд, ни слова доверия не внушали. — Настоящее-то имя у тебя есть?