Майкл Салливан - Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера

– Мягкие зимы. Морозов не бывает.

– Вероятно. А как насчет отсутствия дождей? И с каких это пор простые люди так любят своих правителей?

– Значит, ты все-таки слушал.

– Я не так глуп, как ты думаешь.

– Ты понятия не имеешь, что я думаю о твоей глупости, и честно говоря, у нас нет времени на этот разговор.

Адриан нахмурился.

– Встретимся вечером в комнате в «Колдуэллском доме», – сказал Ройс. – Я могу припоздниться, так что не жди меня. И больше не поворачивайся к ней спиной.

– К Скарлетт?

Ройс закатил глаза, вздохнул и поморщился:

– Она не симпатичная служанка. И не милая девушка.

– А мне она показалась милой.

– Разумеется. Она работала в «Алмазе». Прозвище Шпат, и миловидность – часть ее образа. Симпатичная и безобидная, танцует, поет…

– Еще и поет? – улыбнулся Адриан.

– Конечно, и показывает магические фокусы. Ее любимый – заставлять чужие монеты исчезать. Скарлетт не невинна. Она опасна, если повернуться к ней спиной, так что не поворачивайся.

Адриан вспомнил, как умело Скарлетт разделала свинину.

– И держись подальше от пастора, – добавил Ройс. – Похоже, он все-таки лгал.

– Насчет чего?

– Насчет своей безобидности.

Все слуги замка собрались в Большом зале: два дворецких, четыре горничные, два садовника, две уборщицы, три повара, молочник, четыре судомойки, кузнец, травник, винодел, красильщик, портной, скорняк, торговец тканями, модистка, писец, четыре конюха, их подручный, дровосек, дегустатор, шериф, мажордом, сборщик налогов, казначей, смотрительница гардероба, ее помощница и пристав с шестью людьми. Леди Далгат обратилась к ним и велела, чтобы человек или люди, причастные к уничтожению красок и мольберта Шервуда, вышли вперед.

Никто не вышел.

Шервуд не удивился, но его тронули эмоции в голосе леди Далгат, когда та высказывала свое требование. Она была рассержена. Возможно, гневалась, что его вещи пострадали под ее крышей. Она испытывала стыд, потому что не смогла защитить своего гостя. Однако Шервуд позволил себе слабую надежду, будто ее резкость была вызвана тем, что он ей нравился. В конце концов, леди Далгат назвала его по имени. Не слишком убедительный аргумент, но сейчас Шервуд чувствовал себя особенно уязвимым и вцепился в эту мысль, словно муравей в листочек в разгар потопа.

Утрата красок, палитры, кистей и мольберта явилась для него смертельным ударом. Их нельзя было заменить. Набор собрали поколения знаменитых мастеров, и он был совершенным. Каждый из этих художников не переносил отсутствия лучших пигментов и постоянно экономил, чтобы расширить коллекцию своих цветов. Кто-то добавил одну-другую кисть; вкладом Шервуда стало масло грецкого ореха. После его смерти набор достался бы ученику; Шервуд просто не знал, кто это будет. Но теперь передавать было нечего.

Он подсчитал, что даже если проведет остаток жизни, рисуя портреты всех существующих аристократов, ему все равно не удастся восполнить потерю. Лишившись инструментов, он даже не сможет прокормить себя. Но хуже всего было глубочайшее разочарование: он не закончит портрет Нисы. Шервуд так этого желал. Ему требовалось увидеть все, что скрывала завеса, все, что можно было выявить, лишь медленно, кропотливо снимая слой за слоем.

Ощущая порывы ураганного ветра, Шервуд покинул собрание и сел на каменного дракона, украшавшего парадный зал. Замок Далгат славился своими скульптурами.

По крайней мере, должен был бы славиться , подумал Шервуд.

Значительная часть замка была сделана из камня, причем столь искусно, что ходили слухи, будто прежде здесь располагалась крепость гномов. Шервуд так не думал. Он побывал в руинах Линден-Лотт и древней столице гномов, видел их мастерскую точность, которой не было равных. Творческая красота Далгата была иной.

Гномы предпочитали массивность и практичность и имели склонность к геометрическим узорам. Статуи и рельефы замка Далгат были причудливыми и потрясающе правдоподобными. Дракон, на лапе которого сидел Шервуд, свернулся клубком, закрыв глаза, словно спящая собака. И такие украшения были повсюду. У основания западной башни, стоявшей на самом краю источенной морем скалы, имелись когтистые лапы, которые редко кто видел. С каменных перил лестницы на пятый этаж – где располагались личные покои, куда допускались лишь избранные – свисал изящный плющ, почти неотличимый от настоящего. В углу кухонной кладовки пряталась каменная выдра, игравшая сосновой шишкой, а на стене во дворе перед общим колодцем красовался барельеф с косяком рыб. Шервуд провел здесь два месяца, но по-прежнему находил новые сокровища. Он не смог выяснить, кто подарил замку эти тайные богатства. Очевидно, никто не помнил.