Андрей Ангелов - Тринадцатый

— Жарко! – святой карлик шумно выдохнул, поставил изящный саквояж на пол.

— Для сих мест — да, — подтвердил Благодатный, вынимая гребень.

В течение минуты господин любовно расчёсывал красивые волосы, а слуга благоговейно наблюдал за этим священнодействием!

Появилась хозяйка, поставила пустое ведро в угол. Размыслила вслух:

— Что со Зверем?.. Наш волкодав чужих даж к ограде не подпускает, тут же и не тявкнул… А наоборот – радуется!.. — она в недоумении покачала головой. Обратила внимание на гостей. – Как поживает Питер? Мы там редко бываем, а в наше село пока новости дойдут… Расскажите?..

— Мы не совсем оттуда, мы живем подальше, — уклончиво заявил слуга.

— С севера? – предположила женщина.

— Почему с севера? — удивился Бенедикт.

— У обоих длинные волосья, у маленького ещё бородень, — пояснила здоровячка. – Тока на севере, где шибко холодно, надыть такие космы. – Жена Филиппа подмигнула. – В холода, в холода, нас согреет борода. Ахах! – звонко, беззлобно рассмеялась.

Господин и слуга переглянулись, пожали плечами, удивлённо поморгали. Женский смех стих.

— Что, нет? – хозяйка весело взглянула, — та вы не обижайтесь. У нас тута всё по-простецки, по-деревенски. Развлечений негусто, приходится самим забавы выдумывать.

За окном зафырчал трактор, хозяйка глянула на улицу:

– О, муж прикатил, пойду чайку соображу, — она упорхнула.

— Говорливая баба, — произнёс Бенедикт. – Шебутная. Отхватил себе жёнушку Филипп.

Повелитель ничего не ответил, спрятал гребень в карман. Поднялся с лавки. Волнение явственно давало себя знать! После встречи с Иделаидой немудрено волноваться, если одну подставу пережить можно, то вторая подряд подстава – чревата душевной перестройкой, а такая перестройка требует волнения.

Святой карлик и не вздумал встать. Хмыкнул: к подлости привыкнуть нельзя, но можно научиться её терпеть… Так-то, Хозяин.

Раздались основательные шаги, в сени вступил грузный работяга Филипп, одетый в шорты до колен и в клетчатую рубаху. Короткая стрижка, густые усы, нос картошкой. На внешний вид лет пятидесяти!

— Благодатный!? – неподдельно удивился Филипп. Секунда замешательства и уверенный шаг вперёд, в глазах искренняя радость. — Здравствуй, Учитель! – апостол сердечно обнял господина, прильнул к его щеке. — Как же я рад тебя видеть!

— Здравствуй, Филипп! – Властелин принял ученика в объятия, незаметно смахнул слезинку. – Как поживаешь?

— По благодати, — Филипп отстранился, открыто взглянул на господина. – Но как ты здесь оказался? И когда?..

— Если апостол не идёт к Учителю, то Учитель идет к апостолу, — ехидно проворчал святой карлик. – Далеко известная истина…

— Святой Бенедикт! Здорово, дружище! – Филипп протянул мозолистую ладонь.

Старикан глянул исподлобья. Апостольскую руку пожал. Скупо улыбнулся, ничего не ответив.

Из избы в сени впорхнула здоровячка, с полным подносом в одной руке и сложенной скатертью в другой:

— Добрый день, лапка. Помоги-ка.

Филипп метнулся к женщине, принял поднос с чайной посудой, сахарницей, чайником.

Женщина расправила скатерть, взмахнула ею, ткань мягко опустилась на столешницу. Вот тут уже Бенедикт вскочил, подтянул скатерть за края, выравнивая по столу.

— Познакомьси, Марьянка. Мои старые друзья! – произнес ученик, торжественно указывая перстом на райскую пару.

— Один, вродь, младой, — хохотнула хозяйка, кивая на Повелителя.

Старикан погрустнел, поник плечами.

— А второй не младой, зато ого-гоой! – усмехнулась Марьяна.

Карлик немного расцвел. Он всегда робел перед здоровячками, нравились такие ему.

— Болтушка, — ласково пожурил Филипп. – Моя жена, — представил он подругу. – Самая нежная бабца на земле. На язык не сдержанна, но она ж… бабец. Папины созданья, с него и спрос…

Бабца ловко расставила тарелки и кружки:

— Пейте чай. Чай знатный, на травках, — хозяйка вышла на крыльцо. – Не буду мешать съезду.

— Присаживайся, Благодатный. Если б ты знал, как я соскучился! – Филипп подтолкнул господина к скамейке, сам не сел. А топтался рядом, на лице – смущение.

— Заметно, что скучал, — не удержался рыжий карлик, вынув нос из кружки.

— Дай высказаться, святой Бенедикт, — сурово остановил Благодатный.

Карлик опустил губы в чай и замолк.

— Я виноват, — Филипп без всякого наигрыша вздохнул, переставил без надобности чашку. – Но здесь, — он резко прошёлся по веранде, показал за окно, — я обрёл себя как личность!