Сэбайн Бэринг-Гулд - Книга призраков [litres]

Я шел по платформе, пока не добрался до вагона, в котором намеревался проделать свое маленькое путешествие. Дверь была заперта, и я позвал кондуктора.

– Откройте, пожалуйста, я хотел бы ехать в этом купе.

– Это невозможно, сэр; пожалуйте в следующее купе, оно почти свободно, в нем всего лишь одна женщина с ребенком.

– Но мне хотелось бы ехать именно в этом купе, – сказал я.

– Это невозможно, оно закрыто, согласно полученному распоряжению, – ответил кондуктор и повернулся, чтобы уйти.

– Могу ли я узнать, чем именно вызвано такое странное распоряжение?

– Я не знаю; но вам следует поторопиться, поезд вот-вот тронется. Пожалуйста, пройдите в соседнее купе.

Кондуктор был мне знаком, а я – ему, чисто внешне, поскольку я часто ездил по этой ветке; поэтому мне показалось разумным объяснить ему причину своего желания ехать именно в этом купе. Я вкратце рассказал ему обо всем и попросил поспособствовать моим исследованиям. Он согласился, хотя и с неохотой.

– Будь по-вашему, – сказал он. – Но если с вами что-нибудь случится, пеняйте на себя.

– Именно так я и поступлю, – улыбнулся я и запрыгнул в вагон.

Кондуктор оставил дверь купе незапертой, и спустя две минуты поезд тронулся.

Я нисколько не волновался. В вагоне не было света, царил полумрак, но это не имело никакого значения. Я сел с левой стороны, лицом к паровозу, и принялся разглядывать холмы, с повисшими над ними легкими облачками, раскрашенными лучами заходящего солнца. Затем показались каменоломни, я наблюдал мел, испещренный вкраплениями кремня, и жаждал оказаться там со своим геологическим молотком, в поисках окаменевших морских звезд и губок, причудливых моллюсков и зубов акул. Я вспомнил, как когда-то давным-давно занимался этим и был изгнан охранником, после того как обрушил целый поток мела; тогда обнаружился великолепный аммонит, – увы! располагавшийся прямо на линии добычи. Интересно, остался ли он там до сих пор? Я смотрел вдаль и пытался определить место, где это случилось; но в этот самый момент мы въехали в тоннель.

Имеется два тоннеля, располагающиеся один за другим, разделенные небольшим открытым пространством. Мы миновали первый, короткий, и снова погрузились в темноту.

Не могу этого объяснить, но вдруг меня охватило чувство страха; на меня словно бы набросили кусок мокрой ткани, обернувший меня целиком.

Я ощущал, что напротив кто-то сидит, устремив на меня взгляд, но ничего не видел в темноте.

Многие люди обладают чутким восприятием присутствия других людей, даже если не видят их; по моему мнению, это восприятие во мне развито очень сильно. Даже если мне завязать глаза, я буду ощущать на себе пристальный взгляд; уверен, если я окажусь в совершенно темной комнате, где кто-то присутствует, я буду ощущать это присутствие, даже если этот кто-то не будет производить ни малейшего шума. Мне припомнился один мой друг, с которым мы вместе учились в колледже, – он, кстати, учился на врача, – как-то раз некий итальянский скрипач предложил дать ему урок игры на своем инструменте. Иностранец – весьма нервный человек – вел себя суетливо и постоянно норовил бросить взгляд через плечо себе за спину. Наконец, он опустил скрипку и заявил:

– Как я могу давать урок, если кто-то сверлит взглядом мою спину! Кто-то спрятался в шкафу и подсматривает!

– Вы совершенно правы, здесь кое-кто есть! – рассмеялся мой друг, будущий врач, распахнул дверцу шкафа и показал стоявший там скелет.

Не могу описать охвативший меня ужас. Некоторое время я не мог пошевелиться. Не мог издать ни звука. Меня словно парализовало. Я явственно ощущал на себе взгляд из темноты. Чье-то холодное дыхание коснулось моего лица. Мне показалось, как под пальто забираются чьи-то ледяные пальцы. Я попытался отодвинуться и уперся спиной в стену; мое сердце, казалось, остановилось, мое тело, мышцы, словно одеревенели.

Не знаю, дышал ли я; перед моими глазами поплыл голубой туман, голова закружилась.

Скрежет и грохот поезда, летящего в туннеле, скрадывали другие звуки.

Внезапно поезд миновал фонарь на стене тоннеля, и вспышка, мгновенная, подобно молнии, осветила купе. И я увидел то, что не забуду никогда. Я увидел напротив себя лицо, серовато-синее, как у покойника, и отвратительно-злобное, как у гориллы.

Я не могу описать его точно, поскольку видел в течение секунды; но даже теперь, когда я пишу эти строки, мне не трудно воспроизвести его перед собой: низкий широкий лоб, изборожденный морщинами, косматые пышные брови; дикий взгляд пепельных глаз, свирепый, словно у бесноватого; грубый рот, с крепко сжатыми мясистыми губами, побелевшими от напряжения; серая щетина на щеках и подбородке, похожая на волчью; тонкие, бескровные руки, тянущиеся ко мне с очевидным желанием схватить, разорвать, уничтожить.